Да и кому бы сгодилась она такая, безродная, никчемная сиротка?
Всю жизнь прожившая в услужении у местного купца, Ункара Платта, и только за последние пару лет, став совсем взрослой, перебравшаяся на самую окраину. Подальше от косых взглядов людей.
Некрасивая, нескладная, больно тонкая и худая как щепа. Со щеками смуглыми, когда ценились девы другие, белые как молоко, румяные как кровь. С глазами светлыми, что песок под речной водой, цвета неприглядного.
Не любила Рэй наряды богатые, но любила свободу.
А еще сказки отшельника.
Был он когда-то человеком богатым и знатным. Было королевство, поделенное с сестрой единокровной пополам. Но любил он ее слишком сильно, не так, как положено.
Видела Рэй портрет ее, за зеркалом спрятанный, так похожий на ее собственное лицо. Может, оттого пожалел ее Люк? Спас от смертельного холода, приютил, а потом и всем, что знал, щедро поделился.
Вот и ушел Люк. А может, и что-то другое прогнало его. Потому что видела иногда Рэй взгляды тоскливые, слышала, как говорит он сам с собой по ночам, во сне. Винил Люк себя в чужой смерти. Чьей? Она не спросила.
Но наутро еще больше дарила тепло и веселье, способное прогнать боль из его глаз. Была оживленной, смешливой. Глупой и наивной. И нравилось ей, когда улыбался он, на короткий миг возвращая себе молодость.
Но сегодня, возвратившись домой, изрядно поплутав по лесу, чтобы не нашел ее встретившийся на другом берегу сидхе, застала Рэй учителя своего в добром духе.
И после ужина решила она, усевшись в ногах его, отложив в сторону книгу, спросить.
— А как расколдовать сидхе? Возможно ли?
Посмотрел на нее Люк так, словно побывала она уже на той стороне.
— Нету способа такого. Ни в книгах, ни на деле. Не смотри на меня так, Рэй. Не стоит тебе одной бродить по лесу больше. Украдут тебя, и что тогда будет...
Не сказал он со мною, но поняла она это и без слов.
— А обмануть его тогда как? Пообещал он вернуться за мной, — говорила она и вспоминала встретившегося ей Рыцаря. Высок он был и силен, черный плащ по крупу агиски стелился, до земли доставая, и черный шлем его, будто из ночной тьмы отлитый, должны были ужас в нее вселить. Почему же тогда не испугалась она?
Косоглазая Маз как-то рассказывала, что повстречала сидхе на тропинке у колодца, она тогда ведра ему под ноги как уронила, водой окатив, что тот застыл статуей, от наглости такой остолбенев.
Боялась она, что он ее утащит, да только кто бы взял ее с собой, когда минул ей уже четвертый десяток, кожа вся сморщилась, а голос охрип.
Но историю ту Маз еще долго пересказывала на всех посиделках, даже в церкви не постеснялась поведать с амвона, хоть не дело это — старую и новую веры смешивать.
— Обмануть? — задумался Люк, по дереву кресла постукивая железными пальцами, выкованными искусным мастером. — В ловушку загнать его можешь. Из железа. А там мы поглядим. Но знай, Рэй, — отмер он от своей задумчивости, по щеке ее нежно погладил, — не отдам я тебя ему. Больше не отдам.
— Больше?
Промолчал он. Промолчала и она, а наутро пошла искать железные ложки и вилки все, чтобы круг из них выложить можно было.
Пришел он к ней через две ночи на третью, после полуночи, когда вышла из-за облаков почти полная луна, выщербленная с одного края. Свет ее оттого был мутным, слабыми, и почудилось сперва Рэй, что призрак стоит за окном.
Призрак смотрел на нее сквозь узорчатое от мороза стекло, но не посмел отворить окна, дернуть за щеколду, потому что выложила на подоконнике Рэй расплющенные кусочки металла, что нашла на полу кузни.
Жгло ему ладонь, затянутую в черную перчатку, близкое присутствие смертельного металла.
— Рэй, — позвал он ее тихо, и поняла она, что было в нем не так, что показалось ей странным. Снял он маску свою, обнажив лицо, и луна залила его своим светом. Некрасивое, длинное, с глазами черными, точно угли. И не было в его голосе больше угрозы.
Звучал он просяще.
— Что? — прислушалась она, но окно не открыла, хоть и была под защитой железа.
— Идем со мной.
— Послушай себя, сидхе, ты пришел сюда, чтобы унести меня в другой мир и думаешь, что я соглашусь по доброй воле? — сквозь покрытое вязью льда стекло она видела его лицо, искаженное, но не озлобленное.
— Я подарю тебе его.
— Подаришь? — захотелось Рэй засмеяться. О, как велеречивы были сидхе, возжелавшие смертную. Что только не обещали, корону Королевы, трон и весь мир в придачу. — А солнце ты мне сможешь подарить? Свет? Свободу? Уходи, сидхе, пока не нашла я свой кинжал да не оцарапала тебя.
— Тогда что же медлишь?
Знала ли она ответ? Нет, конечно. Их было множество. Из страха, из жалости, из-за нерушимого слова, данного Люку — не делать глупостей. Или из-за того, что голос Кайло Рена звучал печально. Будто уже ранила она его, и истекал он кровью под окнами хижины.
— Холодно в Йоль окна настежь открывать. Замерзну еще, — пошутила она, да вышла невеселой шутка. — Ты-то не согреешь.
— Впусти меня, — снова произнес он. — Впусти меня, Рэй, — и стал его голос чудным, настойчивым, заполз в уши и остался там. — Впусти...
Только покрепче ухватилась она за ножницы, под подушкой спрятанные, что обожгли они ее прикосновением острым. Отрезвила разом боль.
— Нет. Уходи, сидхе. Нечего тебе здесь делать. Уходи, пока не позвала я Люка.
Знал ли он, кто такой Люк? Отчего тогда разозлился, точно была она уже принадлежащей другому? Поднял руку в черной перчатке и стукнул по стеклу, и побежали трещины от удара, кровь багряная побежала.
Зазвенели осколки, влетел в комнату холодный ветер, и послышался тревожный возглас Люка.
Но уже успел схватить ее сидхе. Протянул руку, обагренную кровью, вцепившись в распущенные волосы, притянул к себе.
— Идем со мной, Рэй, — прошептал он, и в его глазах, темных как сама ночь, увидела она, что ждет ее. Бесконечный плен на другой стороне, в клетке, под его неусыпным надзором, стерегущим свое сокровище. И ничего, кроме этого.
Под пальцами ножницы были, стиснутые намертво, и схватилась за них Рэй покрепче. Да наотмашь полоснула по лицу Кайло Рена.
Зашипел он от боли, затрясся весь, и почернела кожа его, обнажая истинный облик. Ничего в нем человеческого более не осталось. Тьма поселилась внутри, Неблагой Двор ждал его как нового Короля своего, достойного своего титула.
Не было в нем любви.
— Уходи!
Он ушел, растворился в лунном свете, забрав с собой прядь волос ее, вырванную. Оставив лишь окровавленные осколки.
— Ох, Рэй... Тише, тише, я здесь... — подхватил ее Люк. И не отпускал до самого рассвета, пока наконец не успокоилась она и не забылась коротким сном.
Не осмеливались другие сидхе попадаться ему на глаза. Троих убил он своим мечом, растерзал на месте за то, что насмехались они над его новым уродством.
Человеческая рука нанесла ему рану, да такую, что не стереть, не залечить всеми травами королевского сада. Не унять боль, вгрызшуюся так глубоко, что не знал Кайло, болит ли лицо его, раскроенное пополам. Или сердце, треснувшее, потому как отвергли его.
А Король только пуще разозлился. Велел ему убираться с глаз долой. Потому как не оправдал Кайло его доверия.
Другие рыцари, алые как кровь, Охота его, заберут эту девушку, а он, Кайло, может убираться на все четыре стороны. На тот свет или этот.
Дважды приходил Кайло к опушке леса, где жила Рэй. Но не мог подойти ближе.
Утыкал кто-то железными кольями, острыми, блестящими, всю землю вокруг, забирая в защитное кольцо.