Он до сих пор боится скорости. Боится смотреть вперед. Лучше даже не думать об этом.
А еще он совершенно забывает о забытой папке на инвалидном кресле.
По листает ее быстро, как будто способен с разбега разобраться во всех этих формулах и непонятных латинских фразах.
Но молчит. Вздыхает и стискивает виски, словно на голову что-то давит.
Садится за руль, откладывает папку в сторону, заводит мотор, а затем говорит:
— Я буду рад видеть тебя на занятиях в понедельник.
Вот и все.
Никаких слов о потерянных возможностях, осложнениях, смертельных рисках и прочего.
И Бен благодарен ему.
— Тебя спрашивали, — это первое, что говорит ему мать, когда он выползает из машины, стараясь казаться уверенным и независимым. Лея Органа-Соло, ростом всего в каких-то пять футов, готова нести его на руках до Нью-Йорка, если понадобится, и Бен ненавидит ее за это. Он должен был заботиться о ней, но теперь это приходится делать ей.
— Кто? — папку Бен не прячет, просто держит в руках. Но так крепко, что не выдрать, даже вцепившись.
— Рэй. Наша соседка. Кеноби которая. Они тут совсем недавно, а она почти все время в колледже проводит, так что впервые зашла поздороваться.
— И что ты ей сказала? — он хмурится, потому что после вчера совсем не ожидал этого.
Ей должно было быть все равно до странного парня по соседству. Она могла бы с легкостью забыть о нем еще до завтрака.
Но все пошло совсем не так, как он представлял.
— Что?! — наверное, он больше кричит, чем говорит, и мать вздрагивает.
— Ничего. Я не говорила о твоей... — ее взгляд невольно тянется к его искалеченным ногам. — Особенности.
— Это не особенность, мам. Никакая не особенность, я просто инвалид, вот что. Поэтому мне нахрен не сдались никакие друзья, которые будут фальшиво рыдать вместе с тобой, а потом хихикать за спиной, ясно?!
Бен крутит колеса и вкатывается по пандусу в дом. Хорошо, что они в закрытом гараже, и их никто не услышит, не то что увидит, как они ругаются.
Дверь за собой он не захлопнет, так что ничем еще он больше не может грохнуть, хоть это и хочется. Треклятую папку он выронил где-то по пути к импровизированному лифту в холле.
Вот и поговорили.
Все, что ему остается, это прятаться в темной, завешенной со всех сторон комнате и прислушиваться к тишине.
Бен знает, что она плачет. Но не может ничего с этим поделать.
В сети ее имя всегда горит зеленым. Ярко, притягательно, и Бен не может удержаться. Открывает чат, заменяя Бен на такое удачно выдуманное — Рен — и принимается печатать.
Раз пять. Стирая одно за другим сообщения, которые кажутся ему такими же переломанными, как и собственные ноги, хаха, вот смешно.
“Ren”: Тут? — наконец оставляет он короткий обрывок от целой фразы, заготовленной и слишком уж натужной. А так вроде ничего. Один клац и можно удалить, не заметит.
Заметила. И что-то печатает в ответ. Значок пишущей ручки скачет по краю чата слишком уж долго, будто она целую поэму набирает, да еще на неизвестном языке, и Кайло за это время хочется спрятаться под одеяло и уснуть, выползти на балкон и курить, ну или выброситься из окна. Жаль, тройное к-к-комбо не прокатит.
“Rey-of-Jakku”: Нет. Да, — наконец вспыхивают зеленым буквы, оседая черными закорючками на дне чата. — Надо ехать. Финн просил забрать его. Сорри.
“Ren”: Ага. Не важно.
Две вещи, из всего этого пространного разговора он вынес две важные вещи. Она охренительно занята по вечерам. Каким-то Финном.
— Идет оно все нахрен! — Бен захлопывает крышку ноута, скидывает с колен и шарит в прикроватной тумбочке сигареты. Там целая пачка спрятана, на такой вот охренительно неудачный день. И косяк. Между прочим, пронесенный Хаксом, а ведь казалось бы, допросись у него снега зимой.
Он разьяренно толкает коляской раздвижные двери на балкон, и те тихо шипят, поддаваясь.
Здесь уже лучше, спокойнее, можно вздохнуть. А потом подавиться этим воздухом, потому что с соседнего крыльца слетает, напоминая какую-то чудную бабочку — серебристый шарф вьется за плечами, раздуваясь в крылья — Рэй, пытающаяся одновременно кричать что-то в трубку и натягивать на голову шлем.
Она заканчивает разговор и запихивает телефон в карман джинсов, запрыгивает на байк и давит на педаль. Громко, рвано, она ускользает в темноту, и за ней серебристой нитью — Бену кажется, что он действительно может видеть ее, тонкую, почти невидимую, протянувшуюся от ее шеи к его балкону, замотавшуюся вокруг грудной клетки, сдавив сердце — скользит шелковый шарф.
Ей хорошо, она умеет летать.
В час тридцать ее фотография, кривая, смазанная, слишком темная, чтобы можно было что-то различить, кроме мутных силуэтов на заднем плане бара, появляется в инстаграме. Никаких подписей, ничего личного, просто фотография и все.
Рэй и три кружки пива. Три, не две, как он боялся. Хотя... можно сколько угодно рассматривать их, но с чего он вообще придумал бояться за то, чего никогда не будет?
Она не кажется счастливой, веселой, смотрит слегка настороже в эту камеру с заваленным горизонтом, будто кто-то с ней говорит в этот момент. А почему бы и нет. Подловил настоящую ее в месте, где все насквозь фальшивое.
Бен буквально может ощутить ревущий гул музыки, темный свет, струящийся из потолочных ламп, смешанный дым от множества сигарет, жар, исходящий от тел. Это такое знакомое, пусть давно ушедшее ощущение, что на мгновение ему кажется, будто он сейчас сам поднимется, запросто так встанет и поедет туда. Пешком пойдет, только бы нырнуть с головой в толпу. Только бы побыть меньше, чем человеком, больше, чем частью чего-то настоящего, живого.
Как Рэй сейчас.
Он отключает экран и, наверное, минут пять пялится в стену. Стена пустая, когда-то там были развешаны постеры, флаг колледжа, а теперь ничего, кроме черноты.
Всего один шанс, так? Случайности неслучайны, мать его? Все так, как должно было быть?
Может, это секундное помутнение. Вполне, почему бы и нет, накурившись так, что голова кругом идет, Бен почти не помнит, как он садится и принимается разминать ногу. Сперва левую, она худая, жутко-белая, и он все равно не чувствует ничерта, но продолжает массировать, пока руки не сводит от боли. Удивительное ощущение ведь, оно отвлекает. Главное, не задавать себе вопрос — зачем.
“Rey-of-Jakku”: Тут? — вспыхивает упавшей звездой экран, всего на мгновение, а затем гаснет, теряясь в волнах покрывала.
Она пишет ему в два ночи? Сама?!
Бен дотрагивается до экрана, и тот послушно загорается — белое и черное, совершенно пустой чат, обнуленный как и его жизнь, и всего одно слово, но оно... радует.
“Ren”: Ага.
“Rey-of-Jakku”: Не спишь? — точно ей нужно убедиться еще раз, пишет она.
“Ren”: Нет.
Молчание повисает ровно настолько, что Бен уже подумывает добавить к этому враждебному отрицанию хоть пару смайлов, чтобы вернуть все обратно.
“Rey-of-Jakku”: Не хочешь прокатиться? — внезапно предлагает она. — К воде и обратно, это ненадолго.
— Хах, — он смотрит на свои ноги, прокатиться? У него и свой байк есть, инвалидный. В жизни он ни за что ей таким не покажется, уж проще удалиться из чата, быстро, без слов, и забить.
“Ren”: Нет.
“Rey-of-Jakku”: Жаль. Там сейчас хорошо. Прости, что побеспокоила, — она ставит точку, и ее статус тут же сменяется красным, ее больше нет в сети, и Бен это чувствует практически буквально. Словно его какой-то важной части лишили.
— Вот идиот! — он проклинает себя, проклинает гребаные ноги, всю свою жизнь, но прекрасно понимает — все так, как и должно быть.
Зато заявляется на занятия в понедельник, с видом, будто его уже привезли на казнь и сейчас готовят стул. Нет, стул действительно подготавливает Хакс, только это кресло, хорошее, и сдохнуть на нем будет весьма проблематично, сколько ни умоляй того подбавить мощности.