— Какие люди, ого, — ухмыляется По. Не сказать, чтобы он выглядел совсем пораженным — а Кайло в душе так надеялся на это, хоть раз в жизни удивить кого-то до отвисшей челюсти — но приятно рад, это точно. — Ты почти пропустил все веселье.
— И что же веселого могло произойти в этом дурдоме? — хмыкает Бен, аккуратно вкатываясь в лифт, готовый унести его в глубины подвального этажа, в сам ад, в общем.
— Хакса повысили. Теперь зарплату ему сравняли с моей. Обидно, — морщит нос Дэмерон.
— Я-то надеялся, что я один тут такой незаменимый, а вот. Так что сделай вид, что ты рад, хоть сегодня. Он удавится.
— Это точно, — давит смешок Бен. Хакса вообще понять невозможно, да и относиться к нему нельзя по-обычному. Срется, орет, бухтит, значит, сегодня нормальный Хакс. А вот если будет молчать, можно вообще укатывать на приемную и требовать кого другого.
— Может, он просто псих.
— Но тогда бы ему не дали халат, нет?
Резонно. Бен вздыхает и дергает за колесо, когда лифт останавливается, с легким кашлем разводя створки. С другой стороны стоит Хакс — вспомни смерть, она и тут — с таким выражением, будто ему уже с утра насолили. И прилично.
— С днем рожденья! — дурным голосом тянет Дэмерон, подмигивая Бену. Хакс зеленеет, дергается, сейчас треснет, что ли. — С днем...
— Иди в жопу, придурок, — огрызается тот.
— Уже там, давно уже там...
Вот так они и едут, почетной процессией, один впереди, разве что не кипящий от гнева, хоть его всего лишь поздравили, даже за уши не оттаскали, следом Бен на коляске, а замыкающим Дэмерон, напевающий себе под нос знакомый мотивчик.
К концу дня эти двое, Бен уверен, побьются.
Но ему рано радоваться, потому что его ждет бассейн. Прямиком после электрического стула.
— Вы в курсе, что я не умею плавать? — задыхается он, отплевываясь от водяных брызг, которые сам же поднимает. — У меня, как бы... ног нету.
— Есть. И что самое интересное, ты возможно можешь ими подвигать. Еще можешь. Если постараешься.
На заднем плане стоящий у пульта Хакс только закатывает глаза.
— Обнадеживать безнадежных неприлично.
— А радоваться дню рождения, пусть и чужому, вполне себе нормально...
— Ай, да иди ты...
Они снова переругиваются, а Бен закрывает глаза и повисает в воде, держась за бортики.
Вода плещется у горла, теплая, жаль, не соленая, потому что до смерти хочется представить себя на побережье. В солнечных очках, под зонтом, обсыпая Рэй песком, поедая что-нибудь холодное, чтобы сводило зубы, вроде ломтя арбуза.
И это примиряет его с тем, что вода на вкус как хлор. И плавать он никогда так и не научится.
“Rey-of-Jakku”: Проходила мимо, хотела пригласить на бокал чего-нибудь. Даже лимонада, если что, — снова оставляет свое послание в бутылке Рэй. Выбрасывает штормом уже ближе к вечеру, когда Бен возвращается с клиники, вымотанный до смерти. У него все тело гудит, скручивает от боли, но в голове приятно шумит алкоголь, все же Хакс дался отпраздновать хотя бы чисто символически.
Написано днем, так что поздно откликаться. Да и что он скажет — очередное нет?
“Rey-of-Jakku”: Ты пропустил все веселье, Рен, — она отправляет ему фотографию ровно в полночь. На размытом черном фоне видны босые ступни, погруженные в воду. Никого рядом, всего лишь одна тень, падающая сверху.
“Ren”: Это по-твоему веселье?
“Rey-of-Jakku”: Ну, по крайней мере не жарко, — еще один снимок. Разбросанная по песку одежда, разлетевшиеся в сторону ботинки, один почти касается носком воды, другой наполовину засыпан, и Бен отчаянно пытается не думать, не рассматривать, вся ли одежда сейчас там.
“Ren”: Если замерзнешь до смерти, никто тебя не спасет, — от его шуток несет чем-то дерьмовым, будто ему хочется уязвить ее, подколоть, наверное, она чувствует это.
“Rey-of-Jakku”: Окей, — и снова отключается. Красный ник — Rey-of-Jakku, вне сети. Может, действительно замерзла. Или гонит под двести на пустой дороге, наслаждаясь свободой.
Бен закрывает ноут и идет — ну как идет, ползет — заниматься.
Зато никаких мыслей больше не остается.
Раз в сто лет ему все же приходится выбираться в люди. В толпу, которая кажется слишком уж чуждой, прямо таки переполненной неприязнью. Все говорят, что это только кажется, на самом деле им всем плевать, но проблема в том, что одному все же не настолько пофиг. Бену.
Он терпеть не может все эти взгляды, переполненные жалостью вперемешку с презрением. Ни то, ни это целиком, одна херня, если подумать.
Выбирается не по своей воле, а чтобы сдать то, что не хотят принимать по скайпу. Гребаные професора старой закалки как один считают, что он нагло читерит, и у него там по всей комнате подсказки развешаны или друг с учебником за веб-камерой стоит. Было бы кому стоять, друзей-то нет.
Но с самого утра Лея с мертвенно-бледным лицом — она всегда такая, стоит ей заговорить с Беном о прошлом или будущем — просит его не злиться, потому что отвезти его у нее не получится.
Совещание назначено на два. Ровно во столько, когда и его экзамен. Шах и мат, Бен.
— Серьезно? — он не понимает, когда начинает злиться. Она не виновата, она не виновата, вот что ему следует повторять. Но кто тогда виноват?
— Прости. Может... может, я попрошу кого завезти тебя вместо меня? Соседку, например, она хорошая девушка. И водит аккуратно.
— Нет, не смей! — ему жарко, лицо, небось алое от прилившей крови, а пальцы нервно дрожат, и все, что он может, это цепляться за стол, надеясь, что тот не треснет.
— Ни за что! Не смей ей ничего говорить! — если она узнает... Если увидит...
— Я ничего не говорила, Бен. Успокойся. Ее опекун в курсе, но я попросила его не рассказывать, пока сам не захочешь...
— Просто не смей! — он кричит на нее, так громко, что у самого в ушах звенит. Ну вот, довел мать до слез. И так каждый раз, кое-что ведь не меняется, теперь уже не меняется.
— Я позвоню По. Попрошу его, — ломким голосом произносит Лея. -Возможно, он сможет помочь.
— Как же. Он всегда рад помочь, — Кайло несет, и он не знает, где ему останавливаться. Как и вообще зачем? Это всего лишь еще один разговор на повышенных тонах. Таких было очень много. Таких еще будет.
Вместо Дэмерона — он после ночного дежурства спит, не добудиться — за ним заезжает Хакс. Не в первый раз, конечно, но и радости в лице не особенно заметно.
— Ты почаще звони, Соло, — начинает Хакс таким тоном, будто отчитывает нашкодившего ребенка, — и я разбогатею. Такую же тачку себе куплю.
— Иди нахуй.
— Сам туда иди. Как хочешь добирайся, — невозмутимо обрывает его Хакс и заводит мотор.
— Мне плевать на твои личные проблемы, Соло. Но знаешь... иногда люди дают сдачи. Если их сильно заебут. Тебе еще повезло, что она твоя мать. И не влепит по морде.
— Решил побыть за нее? — он так разозлился, что и не заметил, как сел на переднее сиденье, и теперь рядом с ним проносится мир, видеть который он не хочет, так быстро, что под ложечкой засасывает. На повороте, лихом, с выпендрежем, они чуть не врезаются в чей-то почтовый ящик, и тогда Бен замечает, что Хакс тоже не очень-то спокоен. На виске бьется жилка, а губы сжаты в белую линию.
Хакс топит педаль в пол, и машина ревет, набирая совершенно неположенную для пригородной дороги скорость.
— Я просто считаю, что ты мудила.
Всю дорогу оба молчат, Бен, уставившись на защелку бардачка, чтобы не смотреть за стекло, Хакс, барабаня по рулю. Со страдальческим надрывом.
— Я заберу тебя через два часа, — предупреждает его Хакс и лезет в бардачок за сигаретами, нарочно задевая крышкой по колену. Оно-то не чувствует, а ведь должно быть больно. — Выметайся, Соло, твое время пошло.
Что видит Бен, оказавшись снаружи? Море людей, серое, движущееся по своим правилам, громкоголосое, оно противоположно ему. Оно живое. Он — не очень.