А death-фики я люблю смертельной любовью)
Так что по замечательной традиции посвящаю моей смертельной любви, которая притаскивает мне в личку шикарные промпты, когда с фантазией все совсем плохо)
Рэй, усевшаяся на соседнем сидении, подобравшая под себя босые ноги, выглядит жутко в свете догорающей заправки. Хотя... Кайло ловит край своего отражения в зеркале заднего вида — он не лучше. Искривленное шрамом лицо багровеет всполохами, а глаза уже мертвее, чем если бы его из могилы достали обратно.
— Эй, смотри, — внезапно встрепывается она, наклонив голову, совсем как тощая нахохлившаяся птичка, и указывает куда-то вперед. — Один остался. Надо же... — она жует губу, и это до боли знакомый жест, перенятый у него во время секундного сомнения. Такой человечный, уродливый жест. — Может...
Человек ползет возле оплавленного, изогнутого в вопросительный знак щита, на котором теперь ничего не разобрать, и по спине ползут язычки огня. Все еще горит, все еще живой, последний из попавшихся под руку во время ограбления.
— Сиди тут, — приказывает Кайло Рэй, и она послушно кивает, не очень-то довольно, но все же соглашается. А он тянется за пистолетом, сваленным вместе с пустыми пачками от патронов на панели у лобового стекла. — Я сейчас.
Он взводит курок на ходу, и пистолет еще теплый, мягко ложится в ладонь, так же мягко отдает назад, разбрызгивая кровь по асфальту.
— Вот так, — Кайло кивает сам себе, но удовлетворения нет, осталось одно ожесточение и пустота, звенящая в ушах. Его больше не трясет, и это уже хорошо. Жаль, они не додумались сразу забрать с собой чего покрепче, ему не хватит и бутылки, чтобы успокоиться.
Он оборачивается, резко и, наверное, даже испуганно, понимая, что Рэй на своем месте больше нет. Пустое кресло, яркий, безжизненный свет, заливший салон, и мелкая россыпь отраженных огоньков — вот и все, что он видит. Рэй нет. Как ему теперь жить с этим?
— Эй! — она толкает его в плечо, непонятно как оказавшаяся рядом, и от нее воняет гарью, оглушительно громко, жжёно, гадко, а по лицу бежит что-то красное — всего лишь всполохи света, но от этого еще хуже, страшнее. — Ты долго еще будешь смотреть на него? Он мертв! Как и все остальные. Быстрее, иначе опоздаем.
— Что? — Рэй тут, ему всего лишь показалось. — Идем, — он обнимает ее за худые, до остроты, плечи и тянет обратно, в машину. Под ботинком чавкает кровь, растекается лужей и впитывается в землю.
В машине, усадив ее на соседнее сидение, пристегнув и заправив за ухо непослушную прядь — хотя этим мало что поправишь, ее волосы в кошмарном беспорядке, майка изодрана, выжжена черной дырой, в бурых пятнах, — Кайло целует ее и никак не может оторваться. Им пора делать ноги, догорающую заправку, наверное, с воздуха видно, да и звук от взрыва был приличный, но это то последнее, то единственное, что хоть как-то спасает его.
— М-м-м... — морщится Рэй, — Кайло... Нам... м-м-м, — она упирается ладонями в его грудь, — нам надо ехать!
— Пожалуйста, — он мычит в ответ в ее соленый рот, сминая искусанные до крови губы, — еще чуть-чуть...
Пока не утихнет звон, пока не вернется четкость зрения, пока не вернется кровь в занемевшую ладонь, все еще стиснувшую бесполезный пистолет.
Здесь некого убивать — тут все уже мертвые.
— Жми в пол, Кайло-мать-твою-Рен! — взрывается она негодующе. — Давай! — лепит по щеке, хлестко, звонко.
И он послушно заводит двигатель, выкатывает дряхлый внедорожник со стесанными, смятыми крыльями — не Сокол, просто дохлятина — на пустую трассу.
Асфальт шипит под колесами, и темные полосы деревьев по боками набирают скорость.
— Быстрее, — шепчет Рэй, — еще быстрее, — она выглядит так, точно прямиком из Ада, точно ей смертельно важно взлететь, пока еще может. — Еще!
Тьма набирает густоту, опрокидывается на крышу, трещит вовсю, не заглушить и убогим ревом радио. Еще немного — и сомнет машину, точно та игрушка, сбросит за пределы дороги, на трухлявые стволы.
— Все... — перехватывает она его ладонь, сросшуюся с кольцом руля. — Теперь все. Мы оторвались. Мы смогли, ты молодец, Кайло, — разжимает пальцы, подкладывая под них свои, сплетая так тесно, что уже не разнять. Помогает держать ровно, когда дорога забирает направо, сплетаясь с другой. Другая ее ладонь скользит по щеке, растирая красную каплю, засохшую под глазом.
Их вынесло на основное шоссе. Здесь намного светлее, и небо уже синее, не черное. А полосы пустые, все, кроме встречной, где еще издали вспыхивает ало-синяя мигалка.
— Вот блядь! — Кайло дает по тормозам, и теперь Сокол не летит, плетется из последних сил, тарахтит, точно у него добрую половину перьев из хвоста выдернули. Он вжимает голову в плечи, надеясь, что это хоть как-то сделает его менее видным. Но фокус не прокатывает, и полицейская машина замедляет ход, сигналя им съехать на обочину.
— Пистолет! — лихорадочно шепчет Рэй, давит на бедро, где пригрелась отцовская беретта. — Коробки, черт тебя подери, Рен!
Пустые коробки он смахивает ей под ноги, одним движением, и Сокол чуть не выпрыгивает на обочину, а пистолет просто заталкивает глубже под задницу, надеясь, что не отстрелит себе ногу раньше срока. Жалко последнюю пулю, до смерти жалко тратить на обреченное мясо вроде него.
— Не волнуйся, он не знает. Он не знает наверняка, — она приподнимается, вертится в кресле, вся спутанная ремнем, разглядывая полицейскую машину, выполняющую разворот, чтобы приклеиться к их заду.
— Останавливайся. Ну же, у нас еще есть немного времени, — Рэй командует так, словно все уже продумала, словно свобода — хотя что там осталось от этой свободы — у них в кармане. — И не волнуйся. Я люблю тебя, — она улыбается. Полный рот красной крови, окрасившей губы.
И усаживается обратно, принимая самый невинный, самый милый вид, что есть у нее в запасе.
Такие девочки не катаются по ночам с жуткими уродами, потерявшими все, даже свое настоящее имя, и уж тем более не смеются, сплевывая себе в руку кровь.
Кайло останавливает Сокол и ждет, пока к ним не подойдет коп. Этот совсем молоденький, форменная стрижка, капли пота на висках и лбу. Он больше похож на стажера, светит фонариком в стекло, заставляя Кайло щуриться. Рэй же сидит смирно, делая вид, что ее тут больше нет.
— У вас фара левая не работает, — пытается докричаться тот через закрытое окно. — Так нельзя. Я должен оформить штраф. Документы.
Блядь, так и знал, что что-то пойдет не так.
Кайло морщится, перегибаясь через Рэй, еле дышит, нажимая задницей на беретту — похуже русской рулетки, в кого попадет, в себя, в нее? — и выковыривает из бардачка лицензию.
Старая, морда еще без шрама, глаза наивные, но сойдет.
— Вот, — он прикладывает ее к стеклу, надеясь, что этот негр свалит наконец. Но опять же — такой фокус не прокатит.
Рация хрипит, что-то выплевывая в воздух, слишком много непонятных слов, буквы, цифры, на смысл которых Кайло плевать.
— Опустите стекло, пожалуйста, — у копа есть свой пистолет. И там явно побольше одной пули. — Фу, — негр в форме морщит нос, — чем у вас воняет?
— Сгорела покрышка, — бубнит себе под нос Рэй, все еще замерев, будто она статуя, а не человек.
— Да, — это сойдет, и Кайло повторяет за ней, — покрышка сгорела. В багажнике места мало, сзади закинул.
— Ясно, — а голос такой, будто вообще не верит.
Коп отбирает его удостоверение, вертит и так, и этак под дрожащим светом фонарика, смотрит на Кайло с подозрением, жестом показывая повернуться.
Шрам его ужасает, еще бы, раскроил лицо наискосок, превратив человека в монстра, но сейчас даже не он привлекает внимание.
— Что это?
— Ничего.
Кровь на щеке, под глазом, что не смогла стереть Рэй. Засохшее пятно, будто он сам вздумал рыдать.
Она смотрит на Кайло с грустью, одними губами шепчет — прости.