Ее отвлекает звук. Тихий странный звук, он идет от соседа. Монотонное — кап-кап-кап.
Рэй переводит взгляд на пол рядом с его ботинком. И тот совершенно неправильного оттенка, темно-ржавый вместо песочного.
— У вас... тебя... — она договоривает на автопилоте, — кровь, — и только потом вспоминает, господи, дура, сегодня же Хэллоуин. Конечно, у него может быть кровь. Или кольт с серебряными пулями. И шкура вервольфа в сумке. Почему бы и нет?
Рен кривится, и лицо так натурально перекашивает шрамом.
— Ничего, пустяки, — крови натекло со стакан, но раз ему плевать, значит, действительно искусственная.
Плохо, конечно, что костюм по пути разваливается. Вот Финну сегодня, и Рэй тихо хмыкает сама себе, тоже не повезло, его многочисленные обмотки фараонского жреца сползли, и им с По пришлось полвечера его успокаивать.
— А ты? — у Рена красивый голос, и остатки мыслей выветриваются скорее, чем алкоголь из крови. — Сбежала от принца?
Он, наверное, путает сказки, разглядывая ее изодранное свадебное платье, а затем шпильки неположенного черного цвета.
У Золушки были хрустальные. Ну или — запасной вариант — из кожи.
А у нее лаковые туфли с кинжально-острыми каблуками.
— Н-н-ет, скорее уж бежала за ним, — для Рэй это тоже сказка, только наоборот. И до чертиков похожая на правду, в ее случае принцы всегда существовали сами по себе, чаще всего уже счастливые в других отношениях.
Рен снова косится на ее босые ноги, и почему-то ей отчаянно хочется прикрыть их. Или деть куда-то.
— Тогда ты дура, — его короткий ответ хуже тычка под ребра. Рэй стискивает зубы и отворачивается в сторону, не собираясь спорить. Не сейчас, не с ним.
Путь до девятого тянется вечность, и за это время она успевает придумать с десяток емких оскорблений в ответ, но уже поздно.
— Ваш этаж, принцесса, — Рен издевательски машет рукой, изображая лакея, и даже вроде как пытается наклониться. Недостаточно низко, чтобы она приняла это за чистую монету.
Сегодня Хэллоуин, и, наверное, сама судьба решила подшутить над ними — единственная работающая лампочка в конце коридора, над дальней дверью. А возле ее — сплошной мрак.
Но не может же она вернуться к Ункару и начать скандалить прямо сейчас. Сосед свалит, а кровавая лужа останется. Черт.
Рэй переступает через нее, даже скорее перепрыгивает, и протискивается мимо Рена. Он слишком большой, им можно двери загораживать, чтобы не пускать любопытных. А еще она еле-еле достает ему до подмышки — босая, конечно, и это тоже слегка деморализует.
— Спасибо, — кивает она, источая ядовитую вежливость. Держит туфли так, что каблуки с силой проходятся по его ребрам, и выбирается наружу.
И не видит — попробуй тут вообще что-то разгляди — только слышит, как он идет дальше, к себе. Тяжело переставляя ноги.
И звук капель не стихает.
— Ты испортил ковер! — кидает ему вслед Рэй. И мое настроение. Черт.
Даже за дверью слышно, как он ругается себе под нос.
— Ну и что? — из всех ее новых подруг, влетевших в послеприютскую жизнь вместе с По и Финном, Джесс самая... приземленная. Деловитая, серьезная. И одному богу известно, как так вышло, что ей нравится По и собирать сплетни.
Правда, последние она ищет не ради себя, а ради газеты Дэмерона, где и работает одним из репортеров.
— И ничего. Я все еще понятия не имею, что он за человек. И даже имени не знаю. Просто Рен. Как водяная лилия или ничто, но он не похож на азиата. Он просто... большой, — Рэй вздыхает и допивает слаш, чувствуя, как на языке перекатываются льдинки. — И грубый. Он будто... специально подкарауливает меня ночью, чтобы ехать со мной и выводить меня из себя.
— Чем?
— М-м-м... — выходит, что молчанием. Может, дело не в нем, а в ней? — Я не знаю.
— Спроси у него что-нибудь необычное. Такое, что собьет его с толку. Ну или... — Джесс задумывается, прикусывая ноготь, — ты можешь зайти к нему посреди ночи. За... скажем, лампочкой.
— Джесс... — это худшее, что вообще можно придумать. Такое работает только в идиотских мелодрамах по ТВ, которое уже никто и не смотрит.
— А что? Может, он задирает тебя именно потому, что ему хочется познакомиться. Удиви его.
Рэй начинает с того, что возвращается на час раньше. Специально отпрашивается с работы, бросает все и мчится домой, с каким-то странным раздражением — и откуда бы ему взяться?! — разглядывая мир за захлопывающимися створками лифта.
Не то чтобы ей хотелось, чтобы сосед следил за нею, это довольно крипово, но с другой стороны... Это все равно задевает.
В их коридоре так светло, что, кажется, глаза сейчас вытекут. Все лампочки на месте, все сияют словно на параде, а ковер свернут и лежит рядом с дверью Рена. Небось в чистку решил занести, хотя какой смысл? Такое старье, что ни проливай сверху, хоть искусственную кровь, хоть настоящую, уже не отмоешь.
И она готовит ужин, то и дело отвлекаясь на будильник на мобильном, потом наспех моет волосы, потому что больше нечем занять себя. А затем устраивается под собственной дверью, чувствуя себя то ли идиоткой, то ли Джеймсом Бондом, только не в костюме, и без пистолета.
Ее соседа слышно как всегда сразу. Он поднимается в лифте, который скрипит так, будто сейчас развалится, и уже проходит мимо квартиры Рэй, а затем останавливается и наклоняется к глазку.
Он видит ее, он точно знает, что она там, понимает Рэй, задерживая дыхание. И, наверное, стоит ей пошевелится, да если сердце громко забьется, Рен точно поймет.
Он смотрит долгие пять-десять секунд, может, больше, а у нее заканчивается кислород, и перед глазами все плывет. И темный силуэт, и искаженное шрамом лицо, еще более светлое на фоне стянутых на макушке волос.
— Я знаю, ты там, — басит его голос, и по загривку табуном мурашки, будто он не снаружи, а тут, совсем рядом. За спиной.
Его кулак влетает в середину двери, заставляя Рэй сдавленно взвизгнуть. Она отскакивает назад, обхватывая себя за плечи, и, конечно же, не видит, что Рен улыбается.
А потом идет себе дальше, как ни в чем не бывало.
Удивить его? Черта с два, понимает Рэй, все еще вжавшись в острый угол шкафа, и там, наверное, уже синяк.
Это вообще под силу нормальному человеку?
Наутро, когда она выходит из квартиры, на полу раскатан новехонький ковер, такой черный, что кажется, будто ступаешь по самому краю Черной Дыры. А потолок ощетинился как минимум четырьмя камерами наблюдения, одна ровно напротив ее двери. И она так высоко, что не достать рукой.
Рэй все же прыгает, размахивая руками, но потом понимает, что это бесполезно. Нужно идти к Ункару. И это будет уже после работы, на которую она вот-вот — черт бы побрал этого Рена! — опоздает.
Камеры, конечно же, никто убирать не станет, Ункар только довольно потирает лапищами, так что скорее всего договор был такой, что все они останутся домовладельцу, когда Рен съедет.
Но это не устраивает Рэй.
— Это вообще-то вторжение в частную жизнь! — она еле сдерживается, чтобы не нагрубить Платту. Тот, конечно, не выставит ее вон, за аренду уплачено на полгода вперед, но сделать жизнь хуже — это запросто.
— Он поступил правильно, вообще-то, — удивительно, как от нелюдимого мудака Рен превратился в нормального жильца для Ункара. — Лампочки теперь бить не будут. Всякие...
Он смотрит на Рэй так, словно это к ней постоянно ходят какие-то непонятные бандиты с бейсбольными битами наперевес. Чтобы лампочки бить.
— Эй! — Рэй тарабанит в дверь Рена изо всех сил. Сегодня выходной, так что разговоры по душам в лифте откладываются. — Рен! — отвешивает она пинок ни в чем не повинной двери. — Слушай, это просто...
Он умеет быть тихим, и сейчас, когда дверь резко открывается, чуть не сбивая ее, Рэй застывает, словно пойманная с поличным за чем-то нехорошим. А она всего-то шла разобраться с камерами.