Ну какая разница, раз она его не расколдовала, чего еде пропадать.
Но сейчас от рыжей волосни и блестящих тряпок его мутило, так что, выбросив остатки того, что когда-то было прекрасной принцессой из рода Хаксов, Кайло в очередной раз задумался, с чего же ему так не свезло.
Это было наследное проклятье. Так вроде сказали повитухи, когда приняли ребенка у королевы. Младенец был красивый — большие глаза, уже почти фиалковые и скорее всего поменяющие цвет в ближайшие пару месяцев, черный завиток на лбу. И выглядел ангелочком, пока не зевнул, и тогда все ахнули, а королева и вовсе упала в обморок, прямо на своей кровати. У принца был полон рот острых зубов, напоминавших акульи. Белых и блестящих. И бритвенно-острых.
А еще он всегда хотел есть. Не молоко, или каши, которые так старались выготавливать приглашенные заморские повара. Он любил кровь.
А в день своего шестнадцатилетия, когда Бена из рода Скайуокеров короновали как будущего правителя королевства, он сожрал своего отца.
Драконий голод не давал ему жить уже много лет, но, наверное, только тогда он понял, что ему по вкусу не кролики на пару, или вовсе освежеванные и выложенные на серебряных блюдах под клюквенным соусом (чтобы кровь не так выделялась), да с веточкой розмарина, чтобы перебить тяжелый запах смерти. А человеческая плоть. Сладкая и сочная.
Следом за отцом он принялся за дядю, но только руку перегрызть успел.
А королевство?
А оно развалилось. Люди сбежали в страхе.
Дядя исчез, сумев спасти и увезти с собой мать, королеву Лею, в это время пребывавшую в благостном обмороке, иначе она умерла бы на месте, глядя, во что превратился ее прекрасный сын.
А он остался в одиночестве. Бродить по опустевшим залам, заросшим грязью и паутиной от недосмотра, читать ветхие заплесневелые книги, украшенные драгоценными каменьями и расписанные диковинными цветами, в библиотеке, и думать.
Ему нужна была колдунья. Не мог же он всю жизнь просидеть в четырех стенах, пусть это и было его личное королевство, и сдохнуть в одиночестве, покрываясь такой же паутиной.
Колдунью он тоже сожрал. Потому что был голодный.
Но она и так казалась такой страшной — лысая, с изуродованным пытками святош лицом и дребезжащим голосом, что смерть стала для нее скорее спасением. Да и сколько там в ней было мяса? Кайло проглотил ее в один присест.
Но до этого узнал, что избавит его от этого только принцесса. И не жрать ее надо. А трахать. И целовать поцелуем истинной любви.
Хотя его с несуразным видом, руками, покрывшимися золотой чешуей до локтей (потому что драконья сущность становилась все сильнее и рвалась наружу), и ртом, полным бритвенно-острых зубов — вряд ли кто-то стал бы целовать.
— Но запомни, — колдунья ухмыльнулась безгубым ртом, шамкая, потому что глубокая рытвина поперек лица не давала ей рта нормально открыть, — смерть за тобой идет. Красная как кровь, которой ты напился. И не убоится она тебя.
— Какая смерть, старуха, — захохотал Кайло. — Я и есть смерть.
Ну и сожрал ее.
Так что ему была нужна принцесса. Но не так-то просто найти ее, если по слухам принц обратился в монстра-людоеда, а слуги разбежались.
Писать письма?
Кайло мог бы и попытаться, но заточенные когти на пальцах, острые как кинжалы и поблескивающие золотым, давили и ломали любое перо, из чего бы его не делали. Ну не писать же когтями?
Да и кому посылать это накарябанное на дырявом пергаменте приглашение? Соседние земли выкосила чума, а те, что жили подальше, и до кого он еще не успел дотянуться со своим голодом, боялись монстра как огня, так что выстроили непроницаемые стены по самым границам. Да и принцессы? Где их взять-то?
Эта рыжая, та, что попала сюда по ошибке — один черт знает, чего их понесло через чащобу и вынесло прямиком на замок Кайло, а потом еще колесо соскочило, она со слугами решила переночевать тут, — кричала как резаная. Пару минут. А потом хлопнулась в обморок, как это делала мать-королева. А когда падала, ударилась головой об острый угол, и в воздухе потянуло железным сладким запахом…
Так что он ее и сожрал. И слуг. И коня.
Потеряв всякую надежду.
Замок у Кайло был здоровенный. По-хорошему, можно было бродить днями напролет по извилистым коридорам и переходам, поднимаясь на крышу обсерватории, где сверкали острые как лед звезды, или спускаться в пыльные подвалы, заваленные бесполезными золотыми кругляшами. И так хоть до скончания веков.
Хотя, когда появилась она, Кайло заметил ее сразу.
Наверное, из-за плаща.
Перед центральной башней, в которой он часто любил прятаться, расселся старый лабиринт, дремучий как та чаща кругом замка, и колючий. В таком зацепишься за ядовитые шипы и не заметишь, как сдохнешь. Или в яму попадешь и ноги переломаешь. Или вовсе заблудишься.
Он сам этот лабиринт обходил стороной, потому что помнил, как в детстве нянька (та, что не боялась его, а зря — ее он тоже сожрал) рассказывала, что лабиринт этот построен на проклятом сокровище. И ночью оно выступает над землей, как кровь поверх раны, и манит к себе, звеня дьявольскими трелями. Правда, теперь манить было некого.
Но она шла спокойно, облитая алым с ног до головы — закутанная в шелковый плащ, полы которого лизали землю у ее ног, и дряхлые острые сучья сами расступались перед нею, пряча свои ядовитые шипы.
В руке ее был фонарь, сделанный из человеческого черепа, и в глазницах горел нечеловеческий огонь красных угольков.
Красная смерть.
Так что немудрено, что он не вышел ей навстречу, пугая клыками и когтями и угрожая разорвать. А просто затаился.
Она была красивой, молодой, и от золотистой кожи ее пахло звездчатыми цветами. Волосы девушка носила заплетенными в затейливую прическу — три пучка в ряд, и длинные иглы, украшавшие их, с крошечными синими камушками на концах, выглядели опасно.
И носила красное. Красным был ее костюм, состоящий из короткой диковинной туники, красными были и штаны — удивительная вещь, которую постыдились бы надеть принцессы, но подчеркивающая тонкие лодыжки, обутые в красные лаковые сапожки.
Девушка скинула плащ, бросив его на пыльный стол, за которым уже лет пятнадцать никто не сидел, а поверх длинную змею плетеного хлыста, и пошла к королевскому трону, устраиваясь на нем. Вольготно. Как у себя дома.
Она же не знала, что он следит за нею, собираясь ночью разодрать тонкое золотистое горло и напиться свежей крови, когда непрошеная гостья заснет.
И глазами водила из стороны в сторону, зыркая пристально, как будто чуяла что-то. А потом улыбнулась.
Ночью он пришел к ней. Куда же еще ему было идти. Сперва следил сверху, наблюдая через дыру в крыше, ту самую, что сам не починил когда-то, а ведь протекала, но сейчас была только кстати.
Она раздевалась. Снимала с себя слои алого шелка, сдирая как старый ненужный покров и обнажая сверкающую золотистым свечением гладкую кожу.
Бросила на пол, переступая через них, а потом уселась у зеркала обнаженной, любуясь собой и расчесывая волосы своими иглами гребня.
Кайло смотрел как завороженный, потому что острый гребень мягко скользил у самой шеи, слишком близко, чтобы не оцарапать ее. И запах крови так манил.
Но он ждал, жадно облизываясь, пока не погаснет свет в заколдованном черепе, а сама она не уляжется на его постель, оборачиваясь расшитыми покрывалами и прячась в них как в коконе.
И только потом пришел.
Он знал, что начнет с ее тонких пальчиков. Надкусит один за другим, хрустя ломкими косточками как сахарными. И оближет, наслаждаясь ведьмовским вкусом.
Так что лег поверху, вжимая в постель и обхватывая белеющие в темноте запястья.
Она не спала. Просто открыла глаза и посмотрела на него:
— Я ждала тебя.
Как будто бы, так и должно было случиться.
Он не сожрал ее той ночью. Скорее, это она сожрала его. Ее поцелуи были крепкими и сладкими, а губы нежными, и кровь текла по подбородку, а он только слизывал теплые капли. Она выгибалась под ним, кричала и стонала, расцарапывая его спину, а он водил когтями по ее обнаженной груди, оставляя красные полоски, от которых тянуло железом.