Этой еды хватает разве что на то, чтобы продержаться на ногах еще один день. И уже к ночи, когда жара спадет, ожесточенно царапать еще одну зарубку на металлической обшивке корабля.
Эта длинная зазубрина, кривая и прерывистая, видна куда лучше, чем первые, слабенькие и еле заметные.
Просто Рэй не собирается сдаваться. Она никогда не сдается.
— Ты уродина, — дразнят ее мальчишки. Им гораздо проще, чем ей. Они выше и сильнее, а у нее есть только бесконечная бездна упорства и желания выжить просто назло. Так что она таскает ведра с водой с ними наравне, терпит их издевательства, щипки, затрещины и тычки под ребра. Она знает, что они пытаются сжить ее с этой работы, отправить к остальным девочкам. Только она не хочет. Однажды случайно увиденного раза ей хватило на всю жизнь. Так что она держится от темного и полукруглого здания подальше. И всегда, проходя мимо, закрывает уши, чтобы не слышать плача и жалобных стонов.
Ей повезло, что на нее никто никогда не посмотрит так, как на остальных. Ей повезло, что она тощая, маленькая и страшненькая.
— Твое место среди остальных, — их вожак, злобный и коренастый забрачонок, неизвестно как попавший в рабство к Платту, ненавидит ее больше всех. — Маленькая шлюшка, — повторяет он слова, которых нахватался от взрослых мужчин, просиживающих в кантине Ункара с утра и до ночи. — Вот и отправляйся к ним, — он толкает ее в плечо, и Рэй шипит от боли, потому что завтра скорее всего не сможет нормально шевелить этой рукой. Не то что нести воду.
Она никогда не огрызалась в ответ, понимая, что это только раззадорит их. Но теперь не может смолчать. Потому что из-за этого придурка завтра останется голодной. И, скорее всего, не только завтра.
— Отстань от меня, — шепчет она сквозь зубы.
— Чего? А ну-ка повтори, маленькая шлюшка, — забрак кривится, пытаясь передразнить ее, — давай, и я покажу тебе твое место.
— Отстань от меня! — Рэй набирает воздуха в грудь и кричит изо всех сил. А потом делает то, что никогда не делала. Дает сдачи.
Со всей силы бьет ему кулаком по зубам и смотрит, как течет кровь, невозможно яркая, словно ненастоящая, по сизому подбородку.
— Я же сказала тебе, чтобы ты…
Она не успевает договорить, как он принимается колотить ее. Сначала валит на землю, лицом в песок, и со всей силы пинает ногами. Подбадривая остальных и приглашая присоединиться.
Мальчишки набрасываются на нее словно стая песчаной саранчи, они лупят по рукам, ногам, голове и телу, и Рэй не знает, как ей закрыться.
Она просто лежит, свернувшись в клубок, и воет, захлипаясь от невыносимой боли. И желания отомстить.
Их отгоняет громкий шум, доносящийся из приземистого здания рядом. Там сейчас будут раздавать еду, все в соответствии с наработанным за день, поэтому они уносятся такой же живой и безликой массой рук и ног, громких голосов. Рэй остается лежать, она не в силах даже пошевелиться, но ее глаза, заплывшие из-за синяков, все еще могут словить силуэт вожака, оставшегося в дверях, чтобы понаблюдать за ее мучениями еще хоть секунду.
— Я тебя… — она даже не говорит это, не шепчет, просто громко думает, надеясь, что это дойдет до него.
Она встанет и даст сдачи. Не сегодня, но в другой день. Она выдержит все.
Забрак бычится, наклоняя голову и показывая ей свои рожки, и предупреждает:
— В следующий раз я тебя убью, — а потом исчезает следом за остальной своей компанией.
Он не шутит. Дети пустыни, вечно голодные, грязные и готовые продаваться за кусок чего-нибудь, что можно пожевать и не подавиться — никогда не шутят.
Но она ничего не может.
Ни-че-го. Она одна, и ее никто не защитит.
— Пожалуйста, — Рэй давится песком и слезами, задыхаясь от боли. Она даже сама не знает, кого просит. Великую Силу? В которую сама не верит? Какая разница. Она просто молится, чтобы случилось чудо, — пом-м-моги мне, — ей нельзя плакать, потому что в пустыне никогда не хватает воды, и тратить ее на самосожаление она не может, но и остановиться не в состоянии.
— П-п-пожалуйста, — ее израненные руки загребают песок, желая закопаться в жар и унять боль, — кто-нибудь…
Ей некого просить.
Но спасение приходит тогда, когда его не ждешь.
Оно приходит вместе с черным силуэтом, слишком большим для вернувшегося понаблюдать за ее мучениями забрака, и даже для взрослых.
Черная фигура бесшумно скользит между камней и останавливается рядом, не поднимая даже облачка пыли, хотя в жаркий полдень это нереально. Она смотрит на Рэй сверху вниз и словно чего-то ждет.
— Помоги мне, — ее пальцы скребут рядом с чужим сапогом, неестественно чистым и блестящим, но не могут достать.
-Вставай, — чужой голос сухой и металлический. Он скребет по ушам и отзывается нытьем в ушибленной челюсти. — Вставай!
— Не могу, — Рэй выдавливает из себя слова, хотя у нее еле получается шептать. Ее онемевший язык, весь в песке, цепляется за осколки выбитого зуба, и оцарапывается. Новая боль, как ни странно, не добивает ее, а придает сил.
Кое-как у нее получается повернуться и лечь навзничь, глядя в ослепительно-яркое небо. Пока его не закрывает черный силуэт, наклоняясь над нею.
Из-под капюшона плаща на нее смотрит черная пустота блестящей и гладкой маски. Этой пустоте нет дела до ее боли и страданий. Она твердит ей только одно — Поднимайся.
И Рэй поднимается.
Она собирает себя по частям, разминая ноги и выпрямляясь. Неловко садится и глотает горячий воздух, скрипящий внутри легких, стирает кровь с подбородка.
— Ты слаба.
— Ннет, — Рэй мотает головой, пытаясь стереть со щеки песок, но только растирая его по настрадавшейся коже.
— Но ты упорна. Мне это нравится, — здоровенная фигура в черном внезапно садится на корточки, оказываясь совсем рядом. Черные блестящие перчатки проходятся возле ее лица, но не дотрагиваясь. Они просто ощупывают воздух, как будто это что-то может рассказать о ней. Как будто этот странный мужчина в черном какой-то колдун. Или владеющий Силой.
— Ты хочешь им отомстить? — мертвенный голос, сухой и ржавый, все же способен на эмоцию. На самую маленькую толику ее, жадную и голодную. — Хочешь?
Рэй так больно, что она даже не знает, чего хочет.
Почему они не могут оставить ее в покое? Платт говорит, что она у него уже лет семь как отрабатывает свой хлеб, но все это время они задирали ее.
— Ты сможешь отомстить всем, — черная рука проводит черту возле ее горла, словно показывая, как именно, и Рэй испуганно сглатывает собственную кровь из разбитой губы. — Никто не сможет причинить тебе боль. Никогда.
Но просто так ничего никогда не дается. Рэй отлично знает это и не понаслышке. Девочки, прислуживающие в кантине и встречающие мужчин на пороге темного дома, стоящего в отдалении, кричат слишком громко, чтобы она это не слышала.
— Просто так?
— Конечно, нет, малышка, — черное лицо с блестящими гранями маски наклоняется набок, будто изучает ее. — Я хочу только одного. Стать твоим другом. И тогда мы сможем отомстить им всем. Всему миру, — голос скрежещет и рвется слишком быстро и надрывно.
— Тебя тоже бьют? — Рэй понимает, что он тоже волнуется. Что ему тоже бывает больно, и нередко.
— Нет, — черный призрак, и Рэй понимает, это точно призрак, потому что слишком он уж чистый и красивый для Джакку, отшатывается от нее. — Не бьют, малышка. Все куда сложнее. Но вдвоем мы сможем сделать все, чтобы больше никто не смог нас обидеть.
Он говорит, что хочет стать ее другом. Настоящим, хоть и вымышленным. И хочет ее защитить.
И пока она не заревела снова, то ли от счастья, то ли от обиды, Рэй поспешно кивает, шмыгая кровавыми соплями.
— Да. Я хочу с тобой дружить. Меня зовут Рэй, — она же не глупая и понимает, что призраки не всегда умеют читать мысли. Ее и совсем сложно, она же такая маленькая. И бестолковая. — А тебя?
У такого здоровяка, как он, будет громкое и грозное имя. Такое, чтобы все мальчишки сразу разбежались врассыпную, стоит ей только назвать его.