Но тогда, когда зашуршали кусты, зашипели сотней голосов, только потом судорожно дернулась, ища медальон, который должен был быть на шее, но он соскользнул при плавании и сейчас покоился на дне родника золотым камнем.
— Здравствуй, Рэй, — змеи свились в черный клубок, а затем превратились в подобие человека, укутанного в чешуйчатые одежды. Только очень высокого, большого. А больше в нем ничего не было человеческого.
В огненные глаза Королю смотреть нельзя было. Зачарует, утащит за собой под землю. А там сожрет, и останутся только белые косточки.
Но не смотреть Рэй не могла. Уж больно тянул ее его взгляд. Звал поднять глаза, подойти, поддаться.
— Долго тебя не было, — холодный и темный был его голос, сырой как земля болотная. Колючий, что иглы зарослей. И сердитый. — Но теперь не сбежишь. Плати, ведьма, за все время, что укрывалась ты от расплаты.
— Позволь мне попросить тебя, — сбежать бы ей, да некуда. За спиной лес да болота, а по краям родника собрались его верные стражи.
— Попросить? — рассмеялся Король, и ему вторили тысячи низких голосов, мужских и женских, шипящих на разные лады. — Снова?
— Трава мне нужна. Цветы сонные. А потом вернусь я сюда. Сама приду. И пусть будет, что будет, — не была Рэй робкой и трусливой, и в роду их лжецов никогда не было. Да и не так страшен он был теперь, змеиный Король. Только глаза, горящие нечеловеческим огнем, яростные, казалось, прожигали ее насквозь.
Голодно смотрели, заставляя закрыться руками, спрятать обнаженное тело, залитое лунным светом.
— Хорошо, ведьма, — наконец согласился Король. — Дам я тебе то, что просишь. Когда взамен оставишь мне столько крови, сколько дней ты от меня пряталась.
Холодный он был как камень ледяной. А руки как цепи — крепко обвились вокруг обнаженного тела, сминая человеческую плоть.
Но сделка есть сделка.
Зубы его, острые как кинжалы, блеснули и сомкнулись на ее шее, прокусывая. И кровь потекла по спине, теплая и сладкая.
Не солгал ей Король. Обернулся здоровенным змеем, втрое больше человеческого роста, скидывая с себя человеческую оболочку, понес ее обессиленную и слабую на себе в глубину леса, в самые заросли, извиваясь. И чувствовала Рэй, обхватив его за толстенную шею, как скрипят чешуйки под ее обнаженной кожей, как перекатывается все тело, холодное и твердое.
Не холодно ей было и не жарко. Выпил он столько крови, что разомлела она, превратившись в покорную тень. А когда луна спряталась за тучи, и все вокруг потемнело, наливаясь холодом, то свился Король вокруг нее, заснул, сжимая в своих кольцах, греясь от человеческого тепла.
Звали его когда-то по-другому. И было имя у него человеческое. Королевское, древнее, как и сам род, из которого он происходил — Скайуокеры. По небу, значит, ходящие. Только не знал никто, что королева продала душу, чтобы родились у нее дети, когда муж ее умер внезапно. Ведь дети — это залог мира на земле, рода великого продолжение. Даже если они не похожи на нормальных своих сверстников. Даже если течет по жилам холод вместо крови, а глаза отблескивают голодными искрами.
Первенец оказался мальчиком. И королева может быть даже и не вспомнила о своем опрометчивом обещании — отдать его лесу, когда тот позовет его, как ребенок сам пропал.
Змеи утащили.
Под дневным светом он обернулся человеком. С отвращением глянул на свое тело, ломкое, неподатливое, слишком… человеческое, и зашагал вперед, потащил за собой Рэй на невидимом поводке, как будто не терпелось ему поскорее заполучить ее целиком. Утащить в свое царство, обглодать кости и наесться сладким человеческим мясом.
Он вел ее какими-то одному ему известными тропками, петляя мимо древних курганов, наполовину осыпавшихся. И из земли торчали отбеленные ветрами и дождями кости, унизанные драгоценностями, черепа, преследующие их невидящими взглядами из-под тяжелых корон из золота. Все это было его землей. И принадлежало ему.
В деревне сказывали, что раз в году, в день, когда змеи собираются в спячку, можно проследить за ними, добраться до дворца, уходившего под землю, в котором собраны несметные сокровища. Потому что, как известно, змеи падки на блестящее. А что может блестеть больше, чем золото? Разве что только солнце.
Но ей не нужно было ничего. От этого места с его рассыпавшимися мраморными колоннами, истлевшими скелетами и старинными письменами, выцарапанными на камне, тянуло мраком и ненавистью. Рэй только сжимала в руках отданный ей влюбленным рыцарем медальон, выловленный из родника. Он укрывал ее плотной пеленой, и все равно будто тысячи глаз следили за нею. Может, змеи, а может, и пропащие души незадачливых охотников за сокровищами.
— След в след иди. И не оглядывайся, — прошипел Король, мешая грубый человеческий язык и свой родной.
Не стала Рэй спрашивать, отчего нельзя оглядываться. Знала сама, что следом за нею идет сама смерть, а оглянешься, так вовек застынешь живым каменным столбом, обреченным существовать так до конца времен.
Тут ни один медальон, ни одна любовь не спасет. И даже сам Король.
А как только солнце вспыхнуло над горизонтом в последний раз, окрашивая багрянцем землю, он снова превратился в змея. И понес ее на себе через зыбкие болота.
Сонные цветы пахли тленом. Смертью и сырой землей. Оставляли на руках колкие следы, видимые только под лунным светом. Не для смертных эти цветы росли, по преданиям питались ими лесные твари да болотники.
— Зачем они тебе? — спросил ее Король. Видимо, жило еще в нем что-то человеческое, любопытное.
— Влюбленных спасти. Помочь им напоследок, — Рэй знала, ох как знала, что ее ждет. Кинжально-острые зубы и вечный покой. Но пока она еще была жива. И нужна.
— Любовь… — прошипел змей. — Любви не бывает. Только голод и холод, вот и все, ведьма. А эта ваша любовь — просто сказки.
Его здоровенное тело, блестящее, гладкое, с легкостью скользило по земле, как будто девушка, оседлавшая его, весила не больше, чем перышко.
Рэй не ответила, просто сильней прижала к груди заветные белоснежные цветы. Как спорить с чудовищем, в котором нет ничего человеческого? Да и стоит ли? Все равно конец один.
На порог ее жилища Король не сунулся. Застыл за ним, напоминая мрачное каменное изваяние, в ожидании, когда будет изготовлено зелье. То самое, что может разбудить и мертвеца, вывести из царства сна и вернуть веселье потухшему взору.
— Скорее, ведьма, — торопил он ее, глядя, как она заливает отвар во флакон, шепчет тихую вязь заклинаний на забытом языке, который помнили еще старые боги. Как перебирает вещи, наряжаясь так, как наряжаются невесты, венчанные с мертвецами — во все белое, туманное.
Как переступает за порог, неся на себе жемчужные слезы и искристые капли драгоценного убора.
И голодным был Король. Но не сожрал он ее там, опрокинув в траву, не задушил в своих кольцах, не косточки ему были нужны и мясо сладкое.
А невеста.
Хороша она была, красивая и гибкая, как змеицы в его королевстве, теплая как само солнце.
И долго билась она в его объятиях серебристой рыбкой, выгибалась обнаженным телом, плакала от боли, когда он пил ее кровь в уплату за те дни, что она отсрочила своим бегством, да только без толку, потому что договор со змеем крепче камня.
А поутру, насытившись своей новой женой сполна, исчез черной тенью среди травы, оставил ее среди живых, чтобы смогла она спасти того влюбленного рыцаря, за жизнь которого не побоялась пожертвовать своею.
Рыцаря спасли того. Принес друг его склянку заговоренную, да с отваром из сонных цветов, напоил, а тот открыл глаза, как ни в чем не бывало. И залопотал на своем чужеземном языке. О снах своих говорил, конечно. О странствиях по другому миру, для живых закрытому, да о ведьме, что вывела его обратно.
Уехали они на рассвете, оставив все свое добро ведьме, и повозку с богатыми товарами, и драгоценности, на которые глаз положили люди в деревне. А больше всего плакала дочка старосты, потому что больно хороши были оба рыцаря, а красота девичья, как известно, мимолетна, что лунное отражение на дне колодца.