Она же говорила.
Кайло Рен не любит, когда кто-то отбирает то, что принадлежит ему.
Рэй приподнимает свое тело на кресле, дергает руками и ногами, чувствует, как кровь расходится по венкам острыми иголками.
Мотает головой, пытаясь сбросить с нее проклятый шлем. Только бы получилось.
Если увидит ее скрученной, беспомощной, простым наказанием Рэй не отделается. Да и показательную порку они проходили только в самом начале ученичества, так что такого она не боится.
Сейчас она себе сама шею свернет, но нет, шлем не поддается, а где-то позади уже слышны тяжелые шаги — так может ходить только Кайло, припадает на правую ногу после последнего ранения, — и Рэй стремительно вжимается в кресло. Закрывает глаза и прикидывается обморочной. Может, так избежит его недовольства.
— Я прекрасно знаю, что ты в сознании, Рэй, — упс. Не вышло.
Черная рука, затянутая в перчатку, сдирает с головы ремни, прихватывает с собой и волосы, но Рэй молчит, боясь даже пикнуть.
— Кайло, — она открывает глаза, делая самое невинное выражение. Старается удержаться от приступа счастья, и это вовсе не потому, что она рада, что ее спасли. Она вообще рада его видеть. Везде и всегда. Даже после обрывов, пыток, насилия, которое все равно потом оборачивается удовольствием на двоих. — Я знала, что ты придешь за мной, — ей нужно просто всегда быть честной с ним.
Возвращать то, что он дает. Только правду. И свободу выбора.
Он хмурится, и она краем сознания цепляется за его мысли. Рен думал, что она сбежала сама. Предала его. Так что ее связанное тело его даже радует. Никакой лжи. Она просто нерадивая ученица, которую он накажет попозже.
— Пойдем домой, Рэй, — он распутывает прозрачные веревки на ее руках, разминает затекшие пальцы, уже почти синие от нехватки крови, а потом берет на руки. Несет по темному коридору, залитому чужой кровью, мимо изломанных трупов тех, кто ей незнаком и, в общем-то, безразличен.
Она же говорила Дэмерону, что на войне нет правых и виноватых. Есть только победители. А она благодарна Кайло, что он помог ей выбрать правильную сторону.
Прижимается щекой к колючей ткани плаща и смотрит, как занимается огнем вражеский корабль.
Может, она и перестала быть хорошей. И ей совсем плевать, что где-то внутри этого погибающего железного монстра и По, ее бывший друг, и ему предстоит умереть, как и многим другим.
— И в следующий раз додумайся предупредить меня заранее, тебе все ясно? — предупреждает он. Механический голос, сухой и безжизненный из-за маски, может обмануть кого угодно, только не ее.
Рен кажется спокойным, но это совсем не так.
А значит, ночью она свое получит сполна. И может, даже втрое больше, чем надеялась.
— Конечно, учитель, — тут же откликается Рэй. — Обязательно.
До ее ушей доносятся крики и стоны умирающих людей, но думает она совсем о другом. О доме, который теперь там, где Рен.
====== Doomsday cancelled (Рэй/Кайло Рен) ======
Комментарий к Doomsday cancelled (Рэй/Кайло Рен) Совсем забыла как писать, хаха, горе-писака, вот кто я, так что тапками не кидаться.
Как обычно много пространностей, конец света в наличии, а еще легкий сарказм от автора)))
Ну и логика нот детектед))))
Для идеальности восприятия берите замечательный саунд – Danny Farrant and Paul Rawson – In the pines.
А вы когда-нибудь бывали в Джакку? Ну хоть раз, заездом?
Нет?
Тогда радуйтесь. Потому что такой помойки не найти на всем побережье, вплоть до самых окраин.
Песок, пыльный ветер, хлопающий по спине невидимой лапищей, угрожающий сбить с ног и унести в небо, и жара.
От жары же никуда не спрячешься. В тени душно, хотя более-менее сносно, но в полдень ни одной тени не остается вовсе, все выжигают два здоровенных солнца, зависшие в зените. И можно спокойно закапываться в пыльную землю, надеясь, что она приберет тебя раньше, чем ты сгоришь заживо.
Джакку — на языке хаттов обозначает «смерть». А что? Отличное название для забытой богами планеты на самом отшибе.
Рэй наклоняется и поднимает с земли старый, выеденный песками и ветрами диск, на котором когда-то были какие-то письмена, но теперь от них ничего не осталось.
Плохо. За поврежденные кодаторы ничего не дадут. Одна восьмая пайка, если быть точной, а это считай что ничего.
— Да ну это все… — она ворчит, отбрасывая ненужную хреновину в сторону. — В задницу! — внутри нее уже давно кипит гнев. С самого утра кипит так, что воду заливать в горло опасно, наверное, зашипит и испарится.
Наверное, тот, кто оставил ее тут, был человеком с какими-то очень важными планами. Или просто мудаком, которому не было дела до какой-то там жалкой человеческой девчонки, что осталась выживать в одиночку.
— Я ненавижу тебя, ты слышишь? — она поднимает голову к небу и грозит ему кулаком. Будто кто-то услышит.
Хатты верят в богов, так что считают ее безумной, ведь она постоянно ругается с кем-то там, застрявшим в синеве неба. А Рэй просто кипит.
Каждый день кипит.
Жаль только, что ей никто не отвечает.
Второй кодатор чуть получше. С одной стороны по диску ползет тонкая трещина, ее уже никак не зашлифуешь, но зато письмена все целые. Слегка потертые, но даже Рэй сможет их прочесть.
Там что-то о богине. Как обычно. Ничего необычного.
Диск тяжелый, так что его она тащит в руках перед собой, обнимая как самую драгоценную ношу. Ноги еще глубже увязают в песке, но Рэй держится, слегка подгибая колени для равновесия. Шмыгает носом и упорно тащится к своему старенькому спидеру, втаскивает кодатор на сидение с громким и шумным выдохом.
На сегодня с нее хватит. Этой одной штуковины хватит, чтобы продержаться пару-тройку дней. А там и нога заживет, и можно будет снова вернуться к привычным вылазкам и останкам кораблей.
Никаких игр в археологов, никакого песка, засыпающегося даже туда, где его вообще быть не должно. Никаких сорванных поясниц.
Пускай хатты сами ищут свои потерянные сокровища.
Небо за ее спиной все такое же яркое и пустое. Никто не ответит.
— Ну и? — Рэй специально не идет к Ункару, а сворачивает к самой дальней палатке. Втаскивает на прилавок кодатор и выдает самый грозный взгляд старенькой хаттке. Она такая здоровенная, что еле вмещается за прилавком, и ее напугать нелегко, тем более какой-то мелкой человеческой девчонке.
Но вместо долгих торгов и проклятий на прилавок та выкладывает с дюжину пайков. Сразу.
— За один? — Рэй даже не знает, как можно верить глазам. Одна старая и поцарапанная хреновина стоит столько? Ого, ничего себе.
— Я дам в два раза больше, если у тебя есть парный к нему, — шамкает продавец. Ее цепкие глазки обшаривают Рэй, как будто в кармане той прячется еще один такой диск. Ну да, случайно завалялся.
— Нет, второго я не нашла, честно, — и пока хаттка не передумала, Рэй спешно сгребает с прилавка свои честно заработанные пайки и прячет их в заплечный мешок. Он так быстро и приятно раздувается от пластиковых пакетиков, что внутри становится совсем тепло, как будто она уже ими же перекусила. — И зачем они вам?
Это не ее дело, если подумать. Мирок хаттов замкнут, и вряд ли они станут делиться своими секретами с другими расами, но продавец все же отвечает ей, что еще более удивительно, чем все произошедшее за сегодня.
— Там история, дитя, — ответ туманный и, в общем-то, мало что объясняет, но уже хоть что-то.
По крайней мере, она все утро надрывалась не ради новых ступенек перед чьим-то домом.
История, значит.
— И что она говорит? — вторую попытку Рэй предпринимает уже у самой двери. Не выйдет, ну так уйдет. До того, как ее выставят за наглое любопытство.
— Что конец близко.
-Конец чему? — она не любит хаттов за то, что у них на мордах вечно-застывшее выражение, одинаковое для любой ситуации — какая-то прямо-таки смертная печаль. Скорбь веков и все такое.
— Тебе. И всем нам.
Всю историю не уместить на один кодатор, и Рэй в этом уверена.
Конец? Для Джакку? Это даже смешно. Если где-то все еще существуют боги, придумавшие сотни-тысячи миров, этот они стопроцентно выбрали для ада.