Вытаскивает из петель, удерживающих его над полом, посох, и нахлобучивает маску.
Внутри нее все еще бьется и рвется ощущение того, что именно сегодня. Вот прямо сегодня, стоит ей выйти за порог капсулы, ставшей ей домом, как все изменится.
Небо еще розоватое, только занимается зарей, и звезды падают вниз слишком быстро, слишком ярко, слишком громко.
Точно что-то произойдет. Рэй это знает.
Она не успевает добраться даже до кораблей. Тормозит на границе поста, остановив спидер на вершине бархана, принимаясь разглядывать здоровенные черные истребители, покрывающие песок плотным черным ковром. Отсюда они напоминают больших пустынных термитов, сползшихся на чужое гнездо.
Рэй сдергивает с лица тряпки, и теперь до носа доносится еле уловимый, но все же ощутимый запах гари. Едкой такой.
Внутри все ворочается и буквально рвет ее на части от подступающей опасности, ожидающей впереди.
Не стоит. Не надо. Нечто страшное грядет.
И даже зубы клацают, не успокоиться.
Но она не может повернуться назад, как не могла сделать этого всю жизнь. В этом вся суть — она ждала этого дня слишком долго, чтобы сейчас испугаться.
Поэтому Рэй заматывает тряпки на место, прикрывая лицо от пыли, и запрыгивает на спидер, выставляя скорость на максимум.
Когда она добирается до Ниджимы, кругом полыхает и чадит. Едкий дым забивается в легкие даже сквозь импровизированную маску, и от него кружится голова.
Ниджимы больше нет. Слишком много трупов, слишком много разноцветной крови на песке. Черные, красные, желтые пятна вместо тех, кого Рэй знала, с кем когда-то общалась или работала. Самих тел не видно, и она отлично понимает, что здесь все нечисто. Здесь слишком пахнет опасностью, чтобы влезать в нее по самые уши. И надо прыгать на спидер и молиться, чтобы ее никто не заметил.
Возле кантины столпотворение. Мешанина белого пластика и черных фигур. Они сгрудились над кем-то, напоминая стаю голодных сарлакков, и ждут.
Рэй пригибается к самой земле, ползет куда-нибудь в сторону, надеясь, что ее не видели. Заставляет себя не слышать нечеловеческой силы вопли, доносящейся до нее даже сквозь плотную пелену шума.
Стискивает зубы и перебирается из-за укрытия за камень. Ей кажется, что все слышат, как она натужно дышит, как громко бьется внутри сердце. И шорох осыпающегося под ботинком песка становится невыносимым.
А у нее ничего нет. Никакого оружия. Даже ножа, он остался в седельной сумке на спидере. Она с голыми руками против вооруженных бластерами и другим оружием охотников за головами.
— Ты справишься, — убеждает она сама себя. — Слышишь, все получится. Просто доберись до того шатра и все.
Там она будет уже не на виду. И сможет сделать круг, чтобы вернуться к своему старенькому спидеру и рвануть куда глаза глядят.
Ее выдает крик.
Он рвется из ее же собственного горла, когда ближайший мертвец оживает и хватает ее за ногу. Так плотно сжимает колено, что, кажется, процарапывает когтями насквозь.
Рэй кричит и пытается отползти назад. Теперь больше нет нужды прятаться, ее и так заметили, услышали и увидели. Она поднимается на ноги, выныривая из-за укрытия, чтобы бежать, но выстрел бластера куда быстрее.
Он валит ее на ноги обратно, расползаясь по груди онемением, и она с удивлением разглядывает собственную майку, всю красную от крови.
Что-то должно было произойти. Обязательно.
— Я нашел еще одну, магистр, — доносится над нею, и она кое-как запрокидывает голову. Тело уже не слушается, и в глазах совсем рябит, но черный силуэт, замотанный в плащ, Рэй видит. — Добить?
Издалека несутся непонятные слова, резкие, рваные, только Рэй их не может разобрать. Все превращается в бессмысленный гул.
— Нет, нет, пожалуйста, — ей страшно умирать. Она и так совсем ничего не знает, ничего не видела, кроме треклятой пустыни.
Но бластер неумолимо движется к ее голове, мягко прижимаясь к виску.
А затем она видит звезды. Черные звезды, которые разрывают розовое небо, чтобы сжечь все дотла.
Она просыпается на рассвете. Вздрагивает и открывает глаза, еще чувствуя, как горят на обратной стороне век отблески звезд.
Черные звезды, срывающиеся с неба.
Но ведь черных звезд не бывает. Это небо черное, а они белые. Так что это просто кошмар. Все приснившееся ей не больше, чем выдумка воспаленного разума.
А внутри уже знакомо ноет и тянет. Это все потому, что сегодня что-то произойдет.
Рэй выбирается из гамака, шлепает босыми ногами по остывшему за ночь жестяному полу, шипит и ругается сама на себя, потому что пора завести меховые тапки для таких случаев, и выбирается наружу.
Ей просто почему-то не хочется оставаться внутри. Как будто она до сих пор не проснулась.
Снаружи еще совсем темно. Синее небо, все усыпанное звездами, и только на кромке востока розовеет тонкая полоса. До рассвета добрых полтора часа, а она уже на ногах.
Но затем она понимает, что ее подняло посреди ночи.
Над ее убежищем, так удачно замаскированным под обломок спасательной капсулы какого-то корабля, проносится здоровенная тень.
Куда больше птицы.
Это истребитель, и, когда он разрезает воздух, кажется, что даже песок дрожит под ногами, оплывая. Откуда он здесь в такое время?
За ним следует еще один, и еще. Они следуют друг за другом, словно хищники, устремившиеся к жертве. И летят они куда-то в сторону Ниджимы.
— Что за…? — Рэй чуть не вываливается наружу, балансируя на пороге в самой тени, чтобы ее не обнаружили. И хотя сделать это в ночи практически невозможно, она не станет рисковать.
Потому что точно знает, сегодня что-то произойдет. И это связано с неизвестными кораблями, направляющимися к Ниджиме.
Что-то нехорошее.
— Я не должна этого делать, да? — она говорит сама с собой, лихорадочно одеваясь. Ей бы закопаться в песок, как это делают сарлакки, и залечь на самое дно. Дня на три, как минимум, надеясь, что никто не станет искать ее. А она перебьется и на четверти пайка в день. Если придется, то поголодает и неделю. Не в первый раз же.
Только ее тянет следом за черными истребителями. Буквально трясет за шиворот и вынуждает идти.
— А-а-а, Тьма меня задери, — Рэй натягивает ботинки и берется за посох, вынимая его из петель.
Голова просто взрывается от боли. Правый висок словно дырявый насквозь, обугленный, и до него больно дотрагиваться.
— Ауч! — перед глазами вспыхивает что-то черное, заполняет собой кругозор, и руки сами собой промахиваются мимо посоха, оставляя его висеть на петлях, и берутся за старый бластер.
Почему так, Рэй не знает. Но, наверное, оружие ей понадобится.
У Ниджимы она оказывается на рассвете. Позади алеет песок, напоминая лужу крови, а впереди занимается пожар. Только он настоящий. Пахнет паленым мясом, железом и болью.
А у кантины, возле самого входа стоят, окружив кого-то или что-то, отсюда Рэй не разобрать, черные пришельцы в плащах. Они не похожи на обычных завсегдатаев Платта. Они вообще не похожи ни на кого, и на черных шлемах танцуют нестерпимо яркие блики, заставляющие Рэй прикрывать глаза рукой и жаться поближе к земле.
Потому что ей страшно.
И даже заряженный бластер в руке не спасает.
Рэй ныряет вниз и налево, крадется вдоль длинной трубы, по которой должна течь вода в дневное время. Держится тише сарлакков в засаде, подбираясь все ближе.
У пришельцев даже голоса нечеловеческие. Холодные, резкие, металлические, запрятанные под вокодеры. Их глава, стоящий поодаль, смотрит куда-то вдаль, пока его стая разрывает на части то, что когда-то было Ункаром Платтом. Он водит головой из стороны в сторону, как будто ищет что-то, но не может уцепиться. Или словно нюхает воздух в поисках новой жертвы.