— Вряд ли я смогу их открыть, если меня не будет в твоей комнате, — сказала Генриетта. Она встала и взяла на руки кота. — Ты просто валяешь дурака.
Она переползла через кровать к двери и без лишних слов вышла и спустилась вниз.
Генри плюхнулся на кровать, и все, что успело накипеть за это время, начало потихоньку его отпускать. Он принялся рассказывать самому себе историю о том, какой он справедливый, добрый и понимающий; о том, как он был прав и насколько уместен был тон его слов; об абсолютно невежественной девочке, которая ничего не понимает. Потом по какой-то причине в рассказ вклинился инцидент, когда Генри вытолкнул конверт в совершенно незнакомое место, просто чтобы подсмотреть, что произойдет. В общую канву рассказа этот эпизод не вписывался, поэтому Генри попытался его проигнорировать. Однако просто так замять такое было трудно, и он попытался объяснить это самому себе. Это ведь совсем другое дело. Почтовое отделение очевидно не было опасным. Оно же было желтым. Я просто хотел посмотреть, что сделает почтальон. А фонарик был глупостью. Я не светил фонариком в почтовое отделение. И я бы чувствовал себя виноватым. Я всегда чувствую себя виноватым, когда кто-то огорчается. А ей даже было все равно, что я, возможно, спас ей жизнь. Она не знала. Она была без сознания. А, замолчи уже.
Генри поднялся на ноги, нашел новую рубашку и приказал себе обо всем этом забыть. Спускаясь вниз, он нарочно насвистывал. Генриетта сидела за столом в гостиной и ела сэндвич.
— Твой в холодильнике, — сказала она.
— Спасибо, — отозвался Генри и пошел за сэндвичем. — Хочешь пить? — спросил он уже из кухни.
— Давай.
Генри вернулся в гостиную со своим сэндвичем и двумя стаканами молока и тоже сел за стол.
— Извини, что я была такой глупой, — сказала Генриетта. Она убрала за ухо выбившуюся прядь, но на Генри не посмотрела.
— А ты извини, что я назвал тебя глупой, — ответил он.
— Я не специально уронила фонарик, — голос Генриетты был очень тихим.
Генри откусил кусок от своего сэндвича.
— Глупо было вообще его доставать.
— Я же извинилась, — пробормотала Генриетта. — Ты бы сделал так же, если бы не был напуган.
Генри снова начал злиться на нее, но остановил себя.
— Если бы я так сделал, это не было бы меньшей глупостью.
— А ты бы сделал, — сказала Генриетта, подняв наконец на него взгляд.
Генри шмыгнул носом и медленно проговорил:
— Я не собирался смотреть в черный шкаф.
Генриетта снова уставилась в свою тарелку.
— Но если бы захотел, ты бы воспользовался фонариком.
— Но я бы не стал запихивать его внутрь, — сказал Генри.
Какое-то время оба продолжали есть в тишине.
— Извини, что я была такой глупой, — еще раз сказала Генриетта.
Генри глубоко вдохнул:
— Извини, что я разозлился и обозвал тебя глупой.
— Тебе бы надо смыть кровь. Это как-то гадко, есть вот так, — Генриетта показала на его порезанную руку.
Генри пожал плечами. У него были как минимум две причины не мыть руку. Во-первых, его пальцы не так уж сильно болели, но он опасался, что процесс мытья может оказаться болезненным. А во-вторых, каждый раз, когда он смотрел на свою окровавленную руку, он чувствовал себя словно на десять лет старше.
— Мы можем закончить приклеивать названия на двери после того, как поедим, — сказала Генриетта.
— Нет, — отрезал Генри.
Генриетта посмотрела на него, недоумевая.
— Что ты хочешь этим сказать? Я же извинилась.
Генри уставился на сэндвич.
— Я знаю. Но я все равно не хочу этим заниматься. Не хочу, чтобы случилось что-нибудь плохое. Мы больше не будем пытаться их открыть.
— Но я еще даже не видела почтового отделения, — сказала Генриетта. — А Бадонский Холм? Это же хорошие места.
Генри обдумал ее слова.
— Ладно, — сказал он. — Вечером приходи в мою комнату посмотреть на желтую комнату в Бизантамуме. Но не раньше вечера, и будешь меня слушаться. — Он посмотрел на нее пристально. — Будешь делать то, что я скажу, даже если тебе не хочется.
Теперь пришла очередь Генриетты обдумать предложение.
— Ладно, — согласилась она.
— Вот и хорошо, — сказал Генри в стакан и сделал долгий глоток молока. Поставив стакан на стол, он добавил: — Никогда больше не открывай черный шкаф.
Генриетта промолчала.
Первую половину дня Генри потратил на то, чтобы наклеить на неотмеченные шкафы бумажные ярлыки. Само собой, Генриетта хотела подняться к нему, но с той же очевидностью она не хотела спрашивать на это разрешения у Генри. Она должна была прийти вечером, и это все-таки было довольно скоро. Генри не знал, где была Генриетта и чем занималась. Да его это и не волновало. Ключ от комнаты дедушки лежал у него в кармане, и это значило, что она не ввяжется ни в какие новые неприятности. Наверное, она сидит в своей комнате, думал Генри, скучает и злится. Или злится и скучает.