— Да, помню, — Клят крякнул. — Пойдем мы. В госпиталь, к мамке, вещи ей отнесем. Пришлось всех шестерых с собой взять. Как мне теперь управиться с такой ватагой? Боюсь, в автобус не пустят.
— А вы оставьте их у меня, — предложила я. — А я вам пирогов напеку.
— Так они у вас тут все разнесут, — засомневался Клят.
— Тут пока портить нечего, — рассмеялась я. — Но лучше пусть в саду поиграют.
… — А чей у вас там дядя в саде спит? — спросил меня дворфенок в зеленой шапочке, самый маленький из мини-десанта.
Две пары близнецов. И два малыша без пары, но вполне себе… сработавшиеся — первыми принялись посыпать спящего Есю землицей и червяками из компостной кучи, пока другие осторожно присматривались, кружили по саду и сужали круг.
В саду было вполне безопасно: колодец закрыт каменной плитой, змей нет, у соседей — высокий забор, качели на липе разве что старые, могут оборвать. Оборвали, повиснув вшестером.
— Это дядя — кого надо дядя, — важно сказала я. — Потомственный ведьмак, наследник этого… Первого Ведьмака, охотник на нечисть. Кучу навьих переловил… говорят.
Елисей был бы доволен.
— Да ладно! — восхищенно выдохнули двое младших, округлив ротики.
— Клянусь Правью. Вы его не трогайте, — благодушно попросила я, — пусть поспит.
Дворфики послушно закивали. Слишком уж послушно. Что ж, я сделала, что могла.
Сама бдительно поглядывала в окошко. В саду все было хорошо. Малыши устроили генеральное совещание у забора, Еся спал. Вот уж не верилось, что ведьмак не притворяется. Он же охотник. Затаился, должно быть.
Тесто в это раз я замесила попроще, а сама побежала наверх — принять душ после нескольких часов у раскаленной печи.
Позже выяснилось, что Еся действительно спал, крепко, как младенец. И его разбудили, засунув в нос дождевого червяка. Проверяли, может ли ведьмак одолеть нечисть изнутри. Елисею повезло, что в саду не нашлось ничего посерьезнее, что юные естествоиспытатели сочли бы равноценным навьям.
Я как раз собиралась надеть платье, когда от громкого рева покачнулся дом. Одновременно с воплем мою глупую голову пронзило страшное предположение. А если Веденеев от испуга трансформировался? На него уже один раз «накатило»! Лунатиков вообще будить опасно! Вспомнилась сожженная драконьим пламенем газета на прилавке.
Платье не налезало на влажную кожу. И пуговки! Будьте вы прокляты, крючки и пуговки! Как же страшно! И в окно не посмотришь — не та сторона. Я выпросталась из горловины, замоталась в широкое полотенце и понеслась вниз босиком. Дверь в развороченной рабочими прихожей у выхода в сад заклинило, я уперлась босой ступней в косяк и с треском выломала щеколду, чуть не потеряв полотенце. Сквозь дырку от вынутых досок в потолке на меня завороженно глядели привлеченные шумом тролли.
Я выскочила в сад и замерла, удивленная невероятной картиной. Над лужайкой медленно поднимался в воздух Елисей, наполовину трансформированный, с двумя огромными кожистыми крылами и ушами, как у белки-мутанта. На каждом плече у него, держась за уши и костяные выступы, сидело по паре визжащих от восторга дворфят. Еще двое прыгало внизу, подвывая от зависти. Еся немного повисел в метре от земли, начал осторожно опускаться … и увидел меня, растрепанную и в полотенце. Закачался и рухнул в траву, лицом вниз. Я дернулась было бежать-спасать (не Есю, конечно, а малышей), но те уже вшестером радостно прыгали по ведьмаку, еще больше втаптывая его в землю.
Помочь человеку? Но Елисей поднял лицо от земли и, задумчиво отплевывая травку и одуванчики, осмысленно и… оценивающе осмотрел меня с ног до головы. Полотенце тут же показалось не таким уж широким. Я быстро отступила в прихожую. Эх, что-то ты зарделась как маков цвет, красна девица. А ведь раньше особой смутительностью не отличалась. Омела за такие поглядки раз по шапке получил, а если точнее, пониже — по смазливой морде. Еще девяносто восемь дней впереди. Ну ничего, подкатит ведьмак аль руки распустит — и скалка в дело пойдет.
— Тетя! — ко мне бежал дворфенок, предпоследний по младшинству. — Вот!
В глазах малыша стояли слезы, на ладошках лежала мертвая птица.
— Розоклюв, — ахнула я. — Наш садовый розоклюв!
Птица с заметным оранжевым перышком в хвосте пропела в бабушкином саду лет двадцать. Я даже в школе на уроке биологии о ней рассказывала, но учительница не поверила, сказала, что этот вид так долго не живет. И вот, пожалуйста, — лежит на ладонях у расстроенного мальчонки, мертвая и заметно пожеванная. Не иначе как соседским котом.
— Не расстраивайся, — я погладила дворфенка по голове. — Эта птица прожила долгую и счастливую жизнь. У дяди Еси есть лопата. Почему бы вам не похоронить птичку. Ей будет приятно.