Как обстояло дело в реальности, мы не знаем. Тут уместно процитировать слова известного кораблестроителя и историка А.П. Шершова, сказанные по поводу построенного в Сиракузах корабля-гиганта: «Судно имело 20 рядов весел, очевидно, не по высоте, а как-либо иначе; на палубе стояли восемь деревянных башен для стрелков и метательных машин; было восемь якорей, в том числе несколько железных».
Обычная римская трирема, представлявшая собой серийный корабль массовой постройки, имела наибольшую длину до 35 м, максимальную ширину на уровне гребцов верхнего яруса до 6 м, сравнительно небольшую осадку – до 1,5 м, водоизмещение – в пределах 150 т. Мачта чаще всего устанавливалась одна, в средней части корпуса, ее высота над уровнем палубы не превышала 9 м. Реже имелись две мачты, в этом случае передняя ставилась с наклоном в сторону носа. Первоначально парусное вооружение было только прямым, но со временем на римских кораблях появились дополнительные паруса треугольной или трапециевидной формы, а также парус-суппар, названный так за некоторое внешнее сходство с верхней туникой (суппаром). Продолжительные переходы, как правило, совершались под парусом, но в бою корабли всегда переходили на весла.
Большую часть экипажа трирем составляли гребцы, численность которых колебалась в пределах 150—180 человек. Матросов насчитывалось 12—20, также в состав экипажа входили кормчий с помощниками и, конечно, воины. Число легионеров варьировалось как в зависимости от размеров триремы, так и от поставленной перед кораблем задачи, в довольно широких пределах – от 50 до 100 человек. Интересно, что капитанов трирем первоначально называли по-гречески – триерархами.
Римляне на первых порах не имели достаточного числа опытных кормчих и капитанов, да и выучка гребцов оставляла желать лучшего. Нанести карфагенским кораблям с их великолепно обученными командами таранный удар было очень сложно. Зато легионеры с полным на то основанием считались превосходными бойцами. Поэтому военные инженеры Вечного города придумали особое приспособление, позволявшее воинам переходить на вражеские корабли. Этот особый абордажный мостик получил название «ворон» (лат. corvus). В носовой части корабля устанавливался высокий столб, рядом на шарнире закреплялся мостик (деревянная лестница) длиной до 10 м, имевшая систему подъема и управления поворотом. На вершине столба имелось кольцо, через которое пропускался канат – с его помощью мостик удерживался в поднятом положении. Верхний конец мостика оснащался железным «клювом», который при падении на палубу вражеского корабля застревал в ней (или цеплялся за борт). Предоставим слово Полибию: «Как только вороны пробивали палубные доски и таким образом зацепляли корабли, римляне со всех сторон кидались на неприятельское судно, если сцепившиеся корабли стояли бок о бок; если же корабли сцеплялись носами, тогда воины переправлялись по самому ворону непрерывным рядом по двое».
Прежде чем карфагеняне смогли найти способы противодействовать римским кораблям, оснащенным «воронами», они потерпели несколько сокрушительных поражений на море. Следствием новой римской тактики стало то, что потопленными карфагеняне теряли намного меньше кораблей, чем захваченными противником. В сражении при мысе Экном в 256 г. до н.э. карфагенский флот, несмотря на численное превосходство, лишился примерно 30 кораблей, погибших в бою или затонувших в результате полученных повреждений, 64 корабля стали добычей римлян. У победителей потери составили 24 корабля, ни один из которых не был захвачен врагом. Самые же страшные потери на море римляне понесли в результате штормов. Стихия погубила сотни кораблей (по некоторым подсчетам – до 80% из примерно 500 потерянных в годы войны).