Наконец Видоку побег удался. С 1799 года он проживал в Париже, имел ателье по пошиву одежды, но его жизнь была омрачена шантажом сокамерников. Это и стало поворотным пунктом судьбы: взбешенный Видок поклялся никогда не иметь с ними дел, а наоборот – послужить закону и всех посадить. Он сам пошел в префектуру полиции и предложил использовать приобретенный им опыт. Это было смело. Фактически он заключил с полицией сделку: она снимает с него обвинения, а он отдает все свои знания на дело поимка преступников. Анри, возглавлявший Первое отделение, глупцом не был и смог оценить этот беспрецедентный шаг по достоинству.
Из песни слов не выкинешь, и впоследствии полиции приходилось конфузливо признавать, что главное управление сыска было создано беглым каторжником.
Кабинет Видока находился недалеко от префектуры, в здании на улице Святой Анны. Набирая штат сотрудников, он, нимало не смущаясь, отыскал бывших заключенных – от 4 до 20 человек. Им выплачивалось жалованье, но требовалась жесткая дисциплина. И многие из преступников сочли это за благо – наконец-то послужить своей стране. Всего за год бравый отряд Видока арестовал 812 опасных преступников и ликвидировал притоны, в которые до этого профессиональные сыщики не отваживались даже войти.
Группа Видока, названная Сюртэ, за 20 лет превратилась в полноценную криминальную полицию. Именно Видок, с его побегами, перевоплощениями и тюремным опытом, ввел в обиход сыска подсадки сотрудников (т. н. «баранов») в камеру, внедрение агентов в преступную среду, инсценировки арестов, побегов и убийств. Он был отличным психологом преступного мира и очень хорошо знал его традиции и нравы. Уже став легализованным шефом полиции, Видок продолжал инспектировать заключенных и составлять собственную картотеку. Эта картотека и стала его посмертным памятником. Постоянно наведываясь в тюрьму Консьержери, он записывал данные преступников и даже нанимал уличных художников зарисовывать их портреты, поскольку фотографии тогда еще не было. Часто ему приходилось посещать такие злачные места, куда не совалась полиция, и он придумал способ не подставляться самому и помогать органам правопорядка задерживать наиболее опасных бандитов. При посещении ночлежки или трактира Видок обнаруживал преступника и незаметно мелом рисовал у него на спине какой-нибудь знак или другим способом помечал его. После этого засекреченному создателю Сюртэ оставалось только бесшумно исчезнуть, а полицейским – дождаться преступника за дверью шалмана и по условному знаку арестовать.
Эжен Видок ведет расследование. Гравюра конца XIX в.
Видок ушел в отставку в 1833 году, после того как Анри Жиске, новый префект, оказался шокирован изобилием бывших заключенных в штате полиции. Но тут-то и стало очевидно, что для Видока – это не просто работа, а призвание и образ жизни. Он ушел из полиции, но создал частное детективное агентство и продолжил деятельность. Казалось бы, ну и что? А дело в том, что это была первая в мире частная детективная контора. Именно в те годы он и подсказывал сюжеты самому Бальзаку. Может быть, и образ Вотрена, преступного мастера перевоплощений и интриг, был порождением Видока. Не говоря уже о великолепном словаре воровского жаргона, которым Бальзак снабдил роман «Блеск и нищета куртизанок». Кстати, Видок и сам писал мемуары.
Впоследствии префектами полиции стали карьерные чиновники, а сотрудниками – обычные люди без уголовного прошлого. Но метод Видока работал и дальше: преступников вербовали на ставки платных агентов и сотрудников наружного наблюдения. Не отказались и от других приемов – подсадок, инсценировок и внедрений. Видоку подражали: многие сотрудники по его примеру начали тренировать у себя фотографическую память на лица.
Главной проблемой после 1830-х годов стал архив, собранный Видоком, потому что разобраться в нем мог он один. Изобилие бумаг и карточек представляло для новых работников беспорядочный хаос, в котором ничего нельзя было понять. Количество документов и карточек росло. А в 1840-х годах преступников стали фотографировать, и число фотографий приближалось к 100 тысячам. Так начался кризис Сюртэ. А Видока уже не было: он умер в 1857 году в возрасте 81 года. После него остался необъятный архив, который продолжал расти. К последней четверти XIX века в нем было уже около пяти миллионов досье, причем расположенных в алфавитном порядке.