Нерон декламирует стихи на фоне пожара в Риме. Гравюра XIX в.
Потерпела неудачу и экспедиция, снаряженная им на поиски истоков Нила. Нерон так и не продвинул географическую науку дальше того, что знал Геродот: «Что до истоков Нила, то никто из египтян, ливийцев или эллинов, с которыми мне приходилось иметь дело, не мог ничего мне сообщить об этом» (II, 28).
Царь-строитель, царь-ученый, царь-землекоп, царь-землемер… как видите, все с переменным успехом. Все, что хорошо начиналось, скверно оканчивалось. Да и то ли требовалось Риму?
Традиционно его правители, как и монархи других древних государств, были «защитниками отчизны», «покровителями народов». К этой роли, приходится признать и недругам Нерона, и его адвокатам, император был не готов. Ратная доблесть не была его уделом, как и кавалерийские подвиги – его коньком.
Нерон привык совершать свои подвиги, скорее, на поле брани с едой. Он пировал, по словам Светония, «с полудня до полуночи, время от времени освежаясь в купальнях… пировал он и при народе, на искусственном пруду или в Большом цирке, где прислуживали проститутки и танцовщицы со всего Рима» (27). К 30 годам, как свидетельствуют изображения на монетах, он обзавелся мощным двойным подбородком.
Царь-едок? Неловкий эпитет. Что он еще любил? Развлекаться. Его преемник, Веспасиан, придя к власти после недолгой гражданской войны, подвел итог правления предшественника в категориях дебета и кредита. Нерон оставил после себя недостачу в 40 миллиардов сестерциев. Величайшая трата в истории мировой экономики!
В этом рекорде, впрочем, мало было пустого мотовства. Большая часть государственных средств ушла на строительство одного из величайших монументов античности – Золотого дворца (Domus Aurea), быстро воздвигнутого и так же быстро разрушенного.
Вот как описывает это первостатейное чудо света Светоний: «Прихожая в нем (во дворце. – А. В.) была такой высоты, что в ней стояла колоссальная статуя императора ростом в сто двадцать футов (36 метров. – А. В.); площадь его была такова, что тройной портик по сторонам был в милю длиной; внутри был пруд, подобный морю, окруженный строеньями, подобными городам, а затем – поля, пестреющие пашнями, пастбищами, лесами и виноградниками, и на них – множество домашней скотины и диких зверей. В остальных покоях все было покрыто золотом, украшено драгоценными камнями и жемчужными раковинами» (31). Тацит, также вспомнивший этот дворец, иронично заметил об обстоятельствах его постройки: его архитекторы, Север и Целер, обладали «талантом и смелостью издеваться над императорской казной» («Анналы», XV, 42).
Общая площадь этого дворца, перетекавшего в парк с восхитительным прудом, составила около 100 гектаров. Он был лишь вдвое меньше, чем знаменитый московский «выставочный город» – ВДНХ. Не удивительно, что, когда Нерон умер и тело его распалось на атомы, распался и Domus Aurea. В различных частях этого грандиозного ареала зародились собственные монументы, прославившие Рим на века: Колизей (72–80 гг.), Термы Тита (80), Термы Траяна (104–109). Нероновы же постройки сгорели в 104 г. так же быстро, как и он сам.
Но пока еще нет и предчувствия скорой катастрофы; и ослепительное золотое сияние, исходящее и от самого императора, и от воздвигнутых им сооружений, разливается над всем Римом, над бескрайней Римской державой, где Нерон царит, как живой бог. Отныне, с постройкой дворца, все готово, для того чтобы заниматься делами страны. Высокую политику Нерон намерен превратить в первоклассное развлечение.
Впрочем, по традиции, биографы отказывали ему вообще в праве заниматься политикой. Еще один адвокат Нерона, немецкий историк Хольгер Зоннабенд, автор книги «Nero. Inszenierung der Macht» – «Нерон. Инсценировка власти» (2016), подчеркивает, что будущий император (в то время мечтательный юноша) оказался в 54 г. на вершине власти лишь по причине «необузданного рвения» своей матери Агриппины, отравившей мужа, чтобы возвести сына на трон.
Зато неслучайно увлечение Нерона искусством. По мнению ряда исследователей, он бежал в него от политики, чтобы хоть как-то избавиться от влияния матери. Область муз была чужда ее практической сметке – она стала новым отечеством юного царя, той империей, где он оставался всевластным хозяином. В политике – «раб и червь», в искусстве этот юноша был «царь и бог».
Он писал стихи, рисовал, освоил ремесло ваятеля и научился играть на кифаре – античном прообразе гитары. В занятиях искусством он не знал пощады к себе, как иной монарх – в занятиях искусством войны. Чтобы укрепить свой голос, пишет Светоний, он прибегал к любым известным тогда медицинским практикам: промывал желудок, «воздерживался от плодов и других вредных для голоса кушаний» (20) и, прежде всего, подолгу лежал на спине со свинцовым листом на груди, повторяя певческие упражнения.