Пока же Нерон музицировал, империей правили три человека: его учитель, философ Сенека, префект преторианцев (своего рода начальник национальной гвардии) Секст Афраний Бурр и неугомонная мать императора, которая вмешивалась во все дела, рассылала послания наместникам.
Впрочем, сам юный правитель Рима Нерон был нисколько не огорчен тем, что в глазах народа выглядел маменькиным сынком. Он не тянулся к власти. Он правил, как развлекался: раздавал народу подарки; назначал пособия обедневшим; реформировал суды; принимал меры против подделки завещаний; устраивал пышные зрелища; заботился, чтобы цены на продовольствие не росли.
Разумеется, эти «политические забавы» его властная мать воспринимала так же, как его музыкальные игры. Взрослый сын оставался для нее дурашливым ребенком, недотепой. С годами это стало ее страшить. Привыкшая решать все так, словно люди вокруг были ее марионетками, Агриппина однажды задумалась о том, чтобы заменить «негодного царька» другим ребенком.
Тогда, в 55 г., новость, угодливо донесенная до Нерона, была страшна. Она вселила в душу истеричного монарха безумие и ярость. Нерон услышал о том, что Агриппина, подойдя к его сводному брату, Британнику, назвала того «законным наследником отца». При первом удобном случае, обещала она, мы пойдем в казармы к солдатам и настроим их против «уродца Бурра» (она прозвала его так, потому что у него была повреждена рука) и «этого привыкшего к нотациям Сенеки».
В конце концов, общими усилиями ее противников императрицу-мать удалось отстранить от власти и выслать из столицы. Но разлука не охладила кровь Нерона. Бешенство все так же кипело в нем. Его тогдашнему возмущению не было границ. У него, Нерона, как у расшалившегося мальчишки, пытались отобрать любимую и единственную игрушку – власть! Словно какой-то зверь вырвался из клетки, которую каждый день держала взаперти Агриппина. Теперь дверца была распахнута.
Британник был отравлен в феврале 55 г. Четыре года спустя, после нескольких неудачных покушений, устроенных сыном на мать, та была наконец убита.
При таких страшных обстоятельствах в юноше, долго развивавшем в себе художественные таланты, прорезался наконец талант политика.
Все чаще его взгляд задерживался на двух фигурах – Сенеке и Бурре. Они напоминали ему худшие дни его жизни. Его одиночество, страх, смерть матери. Ему были неприятны эти люди. Он велел Сенеке удалиться из Рима.
В 62 г. умер Бурр. Злые языки говорили, что император сам его отравил. Новым начальником преторианцев стал Тигеллин. О таком старшем друге можно было только мечтать. Стоило ему лишь узнать, что днями напролет Нерон думает о том, что где-то в Азии опальный Плавт затевает бунт, как он немедленно едет туда и привозит голову изменника. У Нерона перехватывало дух от радости. Рядом с ним не друг, а настоящий волшебник. И частица волшебства передастся ему. Как легко, оказалось, бороться с любыми трудностями. «Голову долой!» Он готов был подражать Тигеллину.
Сам же он, едва погрузившись в мутные воды политики, поспешил выбраться оттуда – на освещенную, залитую солнцем сцену. Грянул «эстетический апокалипсис» (М. Шульц).
Отныне на стогнах Рима все чаще слышалось пение счастливого императора. Первое его публичное выступление, пишет Зоннабенд, «стало сенсацией», но «мукой было слышать его пять раз подряд». Мука была невыносимой, но свергнуть бремя ее не представлялось возможным. В дни выступлений Нерона зрителей не выпускали из театра. В «апокалипсисе» была своя безысходность – как в аду. Как пишет Светоний, бывало, что зрители «притворялись мертвыми, чтобы их выносили на носилках» (23). Наконец, богоподобный император адресовал широкий воздушный жест измученным, но все еще живым зрителям, оставшимся в театре, и опускался перед ними на колено. Почти современник тех событий, Тацит с дотошностью репортера подытоживал: «И римская чернь, привыкшая отмечать понравившиеся ей жесты актеров, разразилась размеренными возгласами одобрения и рукоплесканиями» («Анналы», XVI, 4).
Заканчивался очередной день. Очередной акт этой веселой трагедии был сыгран.
Строки знаменитого сонета Поля Верлена «Томление»: