Они побывали во Франции, Бельгии, Испании, Южной Америке. Затем Грок выступал с известным клоуном Антонэ, а в последние годы работал без постоянного партнёра.
После войны продолжились его успешные гастроли в Париже в зале «Олимпия», затем — в зале «Альгамбра». Успех у Грока был триумфальный. Журналисты осыпали клоуна такими похвалами, что многие спрашивали себя, не присутствуют ли они при рождении нового гениального мастера буффонады, при рождении второго Чарли Чаплина. Надо сказать, что хор похвал продолжал усиливаться, сопровождая все выступления Грока в Париже.
В декабре 1924 года клоун выступал в «Ампире». У каждого, кто видел его номер, оставалось ощущение, что он достиг высшей степени мастерства.
Публика мюзик-холла, по крайней мере во Франции, была пресыщена; и тогда Грок, король буффонады, принял предложенный ему цирком Медрано ангажемент. Его номер привёл цирковую публику в восторг, она устроила ему овацию.
У Грока был певучий и жалобный голос, и вдруг он резко бросал: «Без шуток!» Или вопрошал: «Почему?» Знаменитые восклицания повторялись у него каждую минуту, создавая своеобразный, причудливый припев. Его интонации настолько покоряли публику, что с уст парижан целый сезон не сходили слова — «Без шуток!» и «Почему?».
Грок, более разумный, чем его панегиристы, только посмеивался: «В связи с этим я хочу раз и навсегда поднять забрало. Ни искусство, ни философия меня не интересуют, я не принадлежу к числу людей умственного труда. Всё, что говорят обо мне по этому поводу, очень мило, но не соответствует истине, всё это весьма искусная реклама, которую мои любезные друзья и покровители создают мне без всякой задней мысли. Мне не приходится жаловаться, ведь „интеллектуальный клоун“ в наши дни может рассчитывать на больший успех, чем обычный, заурядный клоун».
Грок умел безраздельно владеть аудиторией. Ни до него, ни после не было клоуна, который мог бы оставаться наедине с публикой 70 минут.
Грок понимал, что и виртуозных трюков, и даже ума недостаточно, чтобы покорить публику. Нужно добиться контакта с ней. Вот что он писал по этому поводу: «Моим соавтором, как правило, была публика. Именно по её реакции я определял — это удалось, а то — нет. И можете мне поверить, что настоящее мастерство артиста состоит из двух половин: из того, что ты даёшь публике, и того, что публика даёт тебе. Горе артисту, который в своём высокомерии, упоённый успехом, забывает это правило. В тот момент, когда он теряет живительные контакты со своей второй половиной — публикой, он обрекает себя на бесплодность, на творческую катастрофу. Эту простую истину я никогда и нигде не забывал».
Все свои трюки Грок делал с неподражаемой серьёзностью и блеском — танцевал ли, играл ли на скрипке или рояле, жонглировал ли, но всё, что бы он ни делал, было алогично, было вопреки здравому смыслу.
В антре «Скрипка» партнёр Грока выходил на арену и играл на скрипке сложную пьесу. Потом на манеже появлялся сам Грок, он с трудом тащил огромный контрабасный футляр. Поставив его на сцену, клоун извлекал из него скрипочку, такую крохотную, что она уместилась бы на ладони. Извлекать из такого карликового инструмента нормальные звуки совсем не просто, а Грок исполнял такую сложную вещь, как увертюру к «Травиате».
У Грока — человека с белым лицом и огромным красным ртом — возникают самые естественные желания. Он хочет, например, поиграть на фортепьяно. Но стул и музыкальный инструмент в разных концах сцены. Осознав это, Грок со страшным напряжением придвигает… фортепьяно к стулу.
Крышка фортепьяно била его по пальцам один раз, другой. Теперь клоун настороже, он играет, едва прикасаясь пальцами к клавишам, следит за коварной крышкой и в последнее мгновение отдёргивает руку. Он необыкновенно доволен и с насмешливым видом дует себе на пальцы. Однако, перед тем как снова начать играть, он снимает крышку и ставит её рядом с инструментом.
Грок садится за фортепьяно, снимает цилиндр и кладёт его на открытую крышку. Цилиндр скатывается на пол, как с горки. Клоун до крайности смущён неожиданностью. Но как же его теперь достать? В голове Грока снова мучительно работает мысль. Наконец он взбирается на фортепьяно, садится на крышку и проделывает путь скатившегося цилиндра.
Грок снова кладёт цилиндр и перчатки на фортепьяно, играет, видит, что перчатки вот-вот скатятся вниз, он одной рукой хватает цилиндр, ловит в него перчатки, продолжая музицировать другой рукой.
Неповторим его трюк со стулом, когда он, ломая сиденье, проваливается в него, оказавшись в немыслимой позе, согнутый пополам, вдруг выскакивает из стула и садится на спинку, по-турецки поджав ноги.