Нет, не так прост Чжуан-цзы, как иногда кажется. Ключ к загадке даосского мудреца следует искать в тексте книги, носящей его имя. Эта книга прошла долгий путь становления. В каталоге императорского книгохранилища, составленном на рубеже нашей эры, упоминается трактат «Чжуан-цзы», состоящий из 52 глав. Спустя три с половиной столетия имели хождение списки, насчитывавшие 26 или 27 глав. Окончательный же вид трактату на рубеже III–IV веков придал его классический комментатор Го Сян, который выделил в нем 33 главы, разбив их на три категории: «внутренние», «внешние» и «смешанные». Осуществленная Го Сяном редакция текста получила всеобщее признание. Наиболее же надежными из целиком сохранившихся версий книги можно считать ее печатные издания, появившиеся в XI–XII веках.
Чжуан-цзы «не держался какого-либо определенного взгляда на вещи». Есть основания полагать, что кредо даосского философа не сводилось к одному знаменателю, к некоей «системе идей». Например, Чжан Цзундун в своем исследовании философии Чжуан-цзы довольно убедительно показал, что в книге даосского философа присутствуют совершенно разные и даже взаимоисключающие мировоззренческие позиции в ней можно обнаружить и метафизику и отрицание метафизики, монизм и плюрализм, утверждение реальности объективного мира и сведение его к субъекту и т. д. В книге Чжуан-цзы следует искать некую сверхсистему, объемлющую даже бессистемность.
Чжуан-цзы охотно обращается к образам, почерпнутым из шаманистского наследия, эзотерической практике аскетов и отшельников и поет дифирамбы таинственным «божественным людям», обладающим сверхъестественными способностями. Но он не претендует на звание магистра оккультных наук и не ищет спасения в безлюдных горах. Интересная попытка разъяснить отношение Чжуан-цзы к идейным течениям его времени содержится в 15-й главе его книги, где выделены пять категорий ученых мужей: «мужи горных ущелий», ушедшие от мира из презрения к нему, «мужи, упорядочивающие мир», всякого рода реформаторы и моралисты, «придворные мужи», держащие бразды правления, «мужи рек и морей», проводящие дни в праздности вдали от людей; «мужи аскетических упражнений», взыскующие вечной жизни. «Но правда мира, — говорится в заключение, — в том, чтобы быть возвышенным без горделивых дум, воспитывать себя, не думая о гуманности и справедливости, править, не имея заслуг и славы, пребывать в праздности, не скрываясь на реках и морях, жить долго без аскетических упражнений, обо всем забыть и всем обладать, быть безыскусным и не ведать пределов.» Жизненный идеал Чжуан-цзы — полная «бесполезность» и неуловимость для тенет мирской жизни. Чжуан-цзы не верит ни в химеры интеллекта, ни в бунт против разума. Он ищет скрытые родники, питающие жизнь духа, и говорит о том, что надо жить не для других и не для, себя, а для чего-то в нас, что бесконечно нас превосходит. Он учит не «образу жизни», а освобождению от какого бы то ни было образа жизни. Он требует абсолютной неприметности жизни, которая оказывается равнозначной ее вездесущности.
Чжуан-цзы считал, что нет объективных критериев для установления истинности или ложности высказываемых суждений, а поэтому нельзя определить, какое из двух суждений истинно или ложно. Истинное и ложное полностью относительны. Он говорил, если я спорю с вами и не могу переспорить, доказывает ли это, что ваше мнение действительно «истинно», а мое действительно «ложно»? И наоборот, если вы не можете переспорить меня, разве это обязательно доказывает, что мое мнение «истинно», а ваше «ложно»? Вполне возможно, что либо один из нас прав, либо мы оба правы, либо оба заблуждаемся.
«Если оба мы, я и вы, не можем знать, кто прав, кто может установить это? Допустим, мы позовем лиц, придерживающихся того же мнения, что и вы, определить, кто прав, но как, сходясь с вами во мнениях, они могут решить этот вопрос? Если позвать лиц, разделяющих мое мнение, то, разделяя мое мнение, как они могут принять решение? Если позвать лиц, не разделяющих ни моего, ни вашего мнения, то, не разделяя наших мнений, как они примут решение? Если позвать лиц, разделяющих наши мнения, то, разделяя наши мнения, как они могут принять решение? Итак, ни я, ни вы, ни другие лица не могут знать (кто прав, а кто не прав); кого же нам еще ждать?» «С моей точки зрения, принципы человеколюбия и долга, пути истинного и ложного запутанны и хаотичны, как я могу знать разницу между ними?». Чжуан-цзы отрицал не только различие между истинным и ложным, но и противоречия между жизнью и смертью, пользой и вредом, знатным и низким происхождением и т. д.
Дао в понимании Чжуан-цзы относится к сфере взглядов на природу, и оно является источником происхождения мира Дао «имеет собственное основание и собственный корень, оно существовало, когда еще не было ни земли, ни неба, прочно сохраняется с глубокой древности, оно одухотворило духов и Верховного владыку неба, оно породило небо и землю», оно «не вещь», оно «небытие». В общем, дао — мистическое духовное тело, которое «обладает чувствами и пользуется доверием, бездействует и бесформенно».
В теории познания дао выступает как не имеющее различий, абсолютное «одно». В параграфе «Нивелирование вещей» говорится «Дао с самого начала не имело границ», если бы для него существовали границы, то «появились бы левая и правая стороны, возникли бы рассуждения и решения, разграничения и различия, вспыхнули бы соперничество и борьба» Дао никогда не знало этих различий, границ и противостояний. И далее: «Когда ясно проявились истинное и ложное, это нанесло ущерб дао. Когда дао был нанесен ущерб возникли пристрастия». Другими словами, подлинный облик дао характеризуется отсутствием истинного и ложного, возникновения и ущерба, в то время как появление различий, границ и противостояния нанесло дао ущерб. Отсюда очевидно, что дао «Чжуан-цзы» — это самостоятельное, абсолютное «тождество», выраженное им понятием «одно». Чжуан цзы говорил: «С точки зрения дао вещи не бывают ценными или ничтожными». Из слов «не бывают ценными и ничтожными» видно, что все различия и противостояния в мире Чжуан-цзы рассматривал как следствие того, что «то и это не могут найти пару», что «дао объединяет все в единое целое».
Когда большое судно плывет по большой реке, кажется, что оно «свободно», однако его движение зависит от воды, и, если «толща воды недостаточно велика, ей не под силу нести большое судно», поэтому судно нельзя считать свободным. Точно так же, когда огромный феникс взмывает ввысь, он «опирается на вихрь и взлетает на 90 тысяч ли». Казалось бы, можно сказать, что феникс свободен, однако он может летать, опираясь только на большой ветер. Если «толща потока ветра недостаточна, ему не под силу нести большие крылья», поэтому нельзя сказать, что феникс абсолютно свободен. Для того чтобы странствовать в беспредельном пространстве, нужно руководствоваться дао (основными принципами неба и земли), опираться на смену шести элементов природы, то есть светлого и темного начал, ветра, дождя, мрака и света, и только тогда можно сказать, что достигнута подлинная, абсолютная свобода. Если же требуется еще «чего-то ждать», нельзя быть абсолют но свободным. В параграфе «Великий учитель» говорится: «Я расслабляю тело, прогоняю чуткий слух и острое зрение, отдаляюсь от формы, отхожу от знаний и сливаюсь со всепроникающим (дао)», — это и есть «сидеть, забыв о себе». Об этом же в параграфе «Нивелирование вещей» сказано: «Я потерял самого себя», — то есть мое тело уподобилось сухому дереву, а сердце стало подобным холодному пеплу.
Одним словом, под «сидеть, забыв о себе» подразумевается полная отрешенность, когда «не испытываешь человеческих чувств». В этом случае не может быть мирских представлении об истинном и ложном, исчезнут дурные и добрые желания, не может быть никаких ощущений и мыслей. Превратятся в ничто и исчезнут все существующие в реальном мире противоречия и различия, связанные с истинным и ложным, высоким и низким положением, бедностью и богатством, жизнью и смертью, долголетием и преждевременной смертью, большим и малым, красивым и безобразным и т. д., будет достигнуто состояние, при котором все вещи и Я будут составлять одно целое». Таким образом, появится возможность перейти из реального мира, в котором приходится «чего-то ждать», в «страну, где ничего нет» и где «нет ожиданий», и там обрести абсолютную духовную свободу. Когда Чжуан-цзы лежал при смерти, ученики задумали устроить ему пышные похороны». К чему это? — сказал Чжуан-цзы — Гробом моим будет земля саркофагом — небо, нефритовыми бляхами — солнце и луна, жемчужинами — звезды, и все живое — погребальным шествием, разве не все уже готово для моих похорон?» «Мы боимся, — отвечали ученики, — чтоб вас не расклевали вороны и коршуны». «На земле, — сказал Чжуан-цзы, — расклюют вороны и коршуны, под землей — сожрут муравьи и медведки. Так стоит ли отнимать у одних — что бы отдать другим?».