Год 1466-й. «В те же лета некто именем Афонасий Никитин сын Тверитин ходил за море», — сообщает летопись. «Пошёл на Углич, а с Углича на Кострому, к князю Александру с грамотой великого князя, и отпустил меня свободно. Также свободно пропустили меня и на Плёсо в Нижний Новгород… Проехали свободно Казань, Орду, Услан, Сарай…» — пишет Никитин.
Что же происходит дальше с караваном?
А дальше — бедствия и лишения.
«Поехали мимо Астрахани… Царь нас увидел, а татары кричали нам: „Не бегите!“ Судно наше малое остановилось… они взяли его и тотчас разграбили; а моя вся поклажа была на малом судне. Большим же судном мы дошли до моря и встали в устье Волги… Здесь они судно наше большое отобрали, а нас отпустили ограбленными». Просили купцы помощи у каспийских князей, били челом самому ширваншаху, чтобы он пожаловал чем дойти до Руси. «И он не дал нам ничего».
Что же решают ограбленные купцы?
«Заплакав, разошлись, кто куда: у кого было что на Руси, тот пошёл на Русь; а кто был должен там, тот пошёл, куда глаза глядят; другие же остались в Шемахе, а иные пошли работать в Баку».
Вот тут бы, казалось, Афанасий должен был поразмыслить, что ему делать дальше. Но нет! Для него нет дороги назад:
«А я пошёл в Дербент, а из Дербента в Баку, а из Баку пошёл за море».
За море?! Один? Ограбленный до нитки?! Что делать за морем купцу, которому нечем торговать?!
Весной 1468 года Афанасий Никитин пришёл в Персидскую землю: «Из Рея пошёл в Кашану и тут был месяц. А из Кашана к Найину, потом к Йезду и тут жил месяц».
Красивы и богаты персидские города. Всё здесь есть — китайские шелка, индийские шали, дорогое оружие, украшенное каменьями, золото и серебро. Со всего света съезжаются сюда купцы — продавать и покупать. Но для Афанасия Никитина персидские земли, по-видимому, не представляли особого интереса. Ещё целый год странствий — и всего три строчки в листках: «А из Йезда пошёл к Сирджану, а из Сирджана к Таруму, где финиками кормят домашний скот…» Ну, что торговать нечем — это понятно, ограблен купец в начале пути. Но что тогда он делал в Персии целых два года? Может быть, бродя из города в город, искал знакомых купцов? Или он, как считают многие исследователи, принял в Персии ислам и пошёл дальше по белу свету уже не русский купец Афанасий Никитин, а Ходжа Юсуф Хоросани — купец из Хоросана? В записях Никитина нет никаких сведений о Хоросане и о том, каким образом он стал Ходжой Юсуфом — только перечисления городов, где он побывал. И лишь «в стране Индейской» начинается описательная часть: по-видимому, он у цели. «И привёз я, грешный, жеребца в Индийскую землю; дошёл же до Джунира благодаря Бога здоровым, — стоило мне это сто рублей».
Откуда взялся у ограбленного до нитки Афанасия жеребец, стоивший на Востоке бешеные деньги, и сто рублей? Откуда деньги на переезды, жильё, пищу, покупки? Ведь не нищим ходит по Индии Никитин! Только на жеребца «извёл 68 футунов, кормил его год», пока не продал в Бидаре. Футун — золотая монета, а 68 футунов — целое состояние. Может быть, «одарили» тверского купца хоросанские купцы-мусульмане? Во всяком случае, «чудо господне», которое случилось с ним в Индии, в городе Джунире, произошло тоже благодаря заступничеству мусульман:
«Хан взял у меня жеребца. Когда же он узнал, что я не басурманин, а русский, то сказал: „И жеребца отдам, и тысячу золотых дам, только прими нашу веру…“»
Нет, похоже, в Персии Никитин всё-таки не принимал ислам, хотя внутренне готов был к этому: «Кто по многим землям много плавает, тот во многие грехи впадает и лишает себя веры христианской…» Однако из текста «Хожения», несомненно, следует, что по крайней мере к концу путешествия Никитин уже придерживался какой-то совершенно непонятной веры, хотя родился и жил в Твери, то бишь в православной Руси. Имеется в виду молитва, которой оканчивается его книга. По-русски в ней звучит только первая фраза: «Милостию божию придох ж три моря…», дальше идут написанные кириллицей аяты (стихи) из разных сур Корана, а перед ними — такой арабский текст: «Нет бога кроме Аллаха, Милостивого и Милосердного, а Иисус — Дух Аллахов…» Он тоже, как и суры, записан кириллицей. Ясно, что это молитва, более того — символ веры. Но чей? Мусульманина? Христианина? Непонятно! Впрочем, Никитин честно предупреждает своих читателей: «Братья русские, если кто хочет пойти в Индейскую землю — оставь веру свою на Руси, и прославляй Махмета (пророка Мухаммеда. — Примеч. авт.)… А правую веру Бог ведает, правая вера — единого Бога знать, имя его призывать на всяком месте». Какая необычная для Средних веков широта взгляда!