Елизавета I перед войском в Тилбери. Гравюра XIX в.
В другом варианте речи заслуживает упоминания отрывок: «Враг, возможно, может бросить вызов моему полу за то, что я женщина, так что могу я также обвинить их в том, что они всего лишь мужчины, чье дыхание в их ноздрях, и если Бог не обвинит Англию в грехах Англии, мало что сделают. Я боюсь их силы… Если Бог с нами, кто против нас?.. И это наша речь и это наша торжественная клятва. В горячей любви к дорогим нашим подданным».
P.S. Известно, что Елизавета I «ругалась, как матрос». Этот талант королева унаследовала от своего отца, короля Генриха VIII, который за бранным словом в карман не лез. Неизвестно только, были ли в ее зажигательной речи в Тилбери ненормативные выражения, но, судя по историческому моменту, можно предполагать, что были. Летописцы поскромничали.
Воззвание Минина к народу русскому (1611)
Нижегородский земский староста («выборный человек всея земли»), говядарь (прасол, торговец солью, скотом и рыбой) Кузьма Минич Минин Сухорук (1560-е – 1616) остался в русской истории как организатор и один из руководителей Второго (народного) Земского ополчения (1611–1612) в период борьбы русского народа против польско-литовской и шведской интервенции. Минин, отвечавший за хозяйственную часть, входит вместе с князем Дмитрием Михайловичем Пожарским (1578–1642), возглавившим войско и освободительный поход на Москву, в когорту русских национальных героев, «собирателей земель русских». Кузьма прославился речью-воззванием, обращенной к нижегородцам, о спасении Отчизны от иноземных захватчиков.
О речи порой надо судить не по словам, хотя и они чрезвычайно важны, а по делам, на кои речь подвигла тех, кому эти слова предназначались. Если люди, вдохновленные речью, способны были совершить великое дело – очистить Родину от врагов, это воистину величайшая речь. Других таких в мировой истории – раз-два и обчелся. Не будь этой речи – не было бы сегодня и России. Хотя есть и другие мнения: «Я предлагаю / Минина расплавить, / Пожарского. / Зачем им пьедестал?.. Случайно им / Мы не свернули шею. / Я знаю, это было бы под стать. / Подумаешь, / Они спасли Расею! / А может, лучше было б не спасать?» (Д. Альтаузен).
Подобные настроения – спасать или не спасать – были и в начале XVII в. в Российском царстве среди бояр, казаков и прочего люда. Положение усугублялось тем, что боярская верхушка находилась в теснейших родственных и дружеских связях с польской шляхтой и благодаря литовским магнатам считала поляков теми же русскими, но только католической веры. Элита предала Отечество, убила наследника Федора Борисовича Годунова, следом царя Лжедмитрия I, затем низложила государя Василия Шуйского, постригла его в иноки и вывезла в Варшаву на поклон польскому королю Сигизмунду III и на потеху публике. В Москве заправляла Семибоярщина, избравшая для себя царем королевича Владислава, сына Сигизмунда. На помощь польскому гарнизону в Москве двигались войска гетмана Ходкевича. Сам Сигизмунд захватил Смоленск. В Новгороде хозяйничали шведы. Уже потирали руки турки и англичане. На полях кружило воронье да перекати-поле, а на дорогах и в лесах заправляли лихие люди. Голод, разруха, мор… От государства осталось одно название. Мало что оставалось и от православной веры и русского народа. Спасения, казалось, нет. Уже и римский папа Павел V отслужил молебен – фактически «за упокой» Московии. Был, правда, еще жив патриарх Гермоген. Поначалу он предал Россию, за что в патриархи его выдвинул самозванец Лжедмитрий II. Однако когда стало ясно, что польский король намерен обратить русских в католичество, Гермоген восстал и призывал русский народ к защите православной веры. Но что он мог сделать удерживаемый поляками под стражей в Москве? Оставался духовным оплотом страны еще Свято-Троицкий Сергиев монастырь, из которого рассылались во все концы подписанные архимандритом Дионисием троицкие призывы-грамоты…