Соревнования возобновились десять часов спустя, в 9 утра, с забега на 110 метров с барьерами, одного из коронных видов Джонсона. Однако уже утомленный Джонсон свалил первый из барьеров и добрался до финиша через 15,3 секунды, что значительно уступало его лучшему времени, 13,9 секунды, в то время как Янг показал время 14,6. Но суммы очков росли, словно внешняя задолженность страны, и Джонсон скомпенсировал свои утраты в беге с барьерами личным достижением в прыжках с шестом, 4,14 метра, а потом метнул копье дальше Янга.
После девяти видов, перед последним, Янг опережал Джонсона во всех шести беговых и прыжковых видах. Но Джонсон, прежде всего являвшийся метателем, настолько доминировал в трех видах метания, что опередил его на 67 очков Теперь оставался последний забег, на 1500 метров, самое суровое из выпадавших когда-либо на долю Джонсона испытаний. Все это заставило его выразиться следующим образом: «Десятиборье – вообще вещь нелепая, но 1500 метров – это чистое безумие».
Обратившись к арифметике, Джонсон вычислил, что располагает в последнем, стайерском для десятиборца, забеге запасом в десять секунд. Это означало, что для того чтобы стать чемпионом Олимпиады, Джонсон, чье лучшее время на 1500 м составляло 4:54,2 и было показано на Олимпийских играх 1956 года, должен был на десять секунд опередить Янга, имевшего личный рекорд в 4.36,0. Посему он выработал план, точный и короткий, как телеграмма: «…держаться рядом с Янгом… и не отпускать его от себя».
И в сырой прохладе римского вечера оба усталых соперника начали свою последнюю схватку за золото, где Янг лидировал и Джонсон повторял каждый его шаг, держась в двух ярдах позади, буквально вцепившись в него как пострадавший при кораблекрушении в какую-нибудь деревяшку. Соперничая со временем и друг с другом, оба спортсмена бежали шаг в шаг, их разделяло расстояние не большее, чем между ладошками внука, которому любимая бабушка доверила держать моток пряжи. Трибуны сперва удивлялись тактике Джонсона, потом оценили ее и одобрительно загудели. Однако Джонсон, уставившийся задумчивым рыбьим взором в затылок Янга, не слышал ничего. В его голове стучал только метроном, отмерявший шаги – его самого и Янга. Тайванец усилием воли попытался оторваться, но не сумел, так как Джонсон словно не знающая жалости тень преследовал соперника, напрягая все свои силы.
Когда начался последний круг, Янг вновь предпринял еще одну, отчаянную попытку уйти от соперника и добиться необходимого отрыва. Но Джонсон, полагаясь на крепость собственных ног, не отставал. Потом, на последнем вираже, Янг попробовал предпринять финишный бросок, но Джонсон, вкладывавший в бег все свои силы, угрюмо держался позади, так и не отпустив Янга больше, чем на четыре-пять ярдов. Обоих уже шатало, последние силы спортсменов таяли на пути к медалям. Уже у самой финишной прямой Янг бросил отчаянный взгляд через плечо, но Джонсон маячил совсем рядом, измученный, он тем не менее так и не отстал. Не отстал он и на финише, проиграв Янгу какую-то долю секунды и показав свой лучший результат в беге на 1500 метров.
И Джонсон, и Янг превысили олимпийский рекорд Милта Кемпбелла, но в итоге золотая медаль досталась Рейферу, вырвавшемуся вперед на 58 очков, 8392:8334.
Потом Джонсон сидел в раздевалке, роняя едва слышные от утомления слова: «Я думал на дистанции только одно: что это последний забег во всей моей жизни. Я так стремился к этой победе, чтобы еще раз пройти через это». И один из величайших атлетов всех времен ушел непобежденным.
Рейфера Джонсона будут вспоминать как одного из величайших олимпийцев. Бывший десятиборец и тренер Университета Айовы Боб Лоусон от лица многих сказал: «На мой взгляд, по своей одаренности и духу бойца Рейфер был одним из величайших спортсменов в мире». Дух его и воспламенил тот факел, который он пронес двадцать четыре года спустя.
КАРИМ АБДУЛ-ДЖАББАР
(родился в 1947 г.)
Фердинанд Льюис Алсиндор был благословен ростом. Появившийся на свет 57-сантиметровым младенцем, юный Лью рос… рос… и рос, так что в шестилетнем возрасте он возвышался над своими однолетками-первоклашками более чем на фут. В первый день занятий учитель, заметив на задней парте длинный силуэт, воскликнул, перекрывая неизбежный в такой ситуации шум: «Эй, там, ты тоже садись!» На что мальчик негромким голосом, ставшим впоследствии его неотъемлемой чертой, ответил: «Но я уже и так сижу».
Вырастая как кедр – таким же высоким и стройным, юный Алсиндор скоро начал превосходить высоты, ранее доступные только для прыжковой планки и воздушных шаров. К десяти годам он уже поднялся до шести футов (185 см); в двенадцать прибавил к ним еще три дюйма (7,6 см); а к тому времени, когда он созрел для средней школы, голова его уже оказалась в том разреженном озоновом слое стратосферы, который начинается на отметке в семь футов – плюс или минус дюйм или пару дюймов.
Прежде выделявшийся длиной тела – в родильном доме, а потом ростом в классе, Алсиндор приобрел дополнительное отличие: умение играть в баскетбол. Однако умение это не пришло к нему само собой. Дело в том, что молодой Лью, по собственному признанию, был «неуклюжим мальчишкой». И чтобы справиться со своей неуклюжестью, он занялся спортом: поднятием тяжестей, прыжками через веревку, теннисом, легкой атлетикой и конечно же баскетболом, где Лью постепенно научился, воспользуемся сказанными им словами, «делать то, что не по силам другим».
Рос Алсиндор, росла и его репутация. И выросла она до того, что заслужила восхищение трех нью-йоркских городских средних школ. После некоторой подковерной борьбы между тремя родственными школами Алсиндор наконец отдал свое предпочтение «Пауэр Мемориал Академии», где и началась, возможно, самая сказочная карьера во всей истории школьного спорта.
Теперь легенда о нем росла быстрей, чем этот человек-команда, набравший 2067 очков, сделавший 2002 подбора и приведший «Пауэр» к рекордному результату – 95 победам против 5 поражений и трем титулам чемпионов Нью-Йорка. И в этом процессе на него обратили внимание едва ли не все существующие на свете скауты университетов, буквально по очереди уговаривавшие его предпочесть именно их учебное заведение. Тренер Джон Донахью и отец Лью отсеяли лишних, сузив список потенциальных кандидатов до четырех: далекого-далекого УКЛА, далекого же, но все-таки более близкого Мичигана и уже совсем близких университетов св. Иоанна и города Нью-Йорк.
Наконец, взвесив аргументы всех четверых (и удостоившись посещений знаменитых выпускников – Джеки Робинсона и Ральфа Банча, УКЛА), молодой Алсиндор решил перервать связывавшую его с Восточным побережьем пуповину и обратить свои стопы к «берегу левому», сулившему широкие открытые пространства и свободу, а также возможность играть у тренера Джона Вудена.
Алсиндор прибыл в университет с полным набором собственных инструментов и проявил себя во всей красе с первого появления на площадке, где возглавлявшаяся им команда новичков победила с разрывом в 15 очков университетских «Мишек», кстати говоря, чемпионов НКАА. Начиналась Эра Лью Алсиндора.
Он дебютировал в команде университета 3 декабря 1966 года, сотворив при этом то, чего мог обоснованно бояться тренер соперника: довел противостоявшую команду до состояния полной беспомощности, забрасывая мячи со смешной легкостью и беспечным изяществом. Когда подсчитали итоги, оказалось, что Алсиндор забросил с игры 23 из 32 результативных бросков своей команды – большую часть из прыжка с разворотом, добавив для красоты 10 из 14 штрафных бросков, подобрал 21 отскок и кроме того навязал свою волю соперникам – соседям по городу, команде Университета Южной Калифорнии.