Образование свое Ян Гус завершил в Пражском университете, в котором впоследствии занял должность ректора. Одновременно со службой в университете Я. Гус был проповедником в Вифлеемской часовне и духовником королевы Софии. Его проповеди на родном языке всегда привлекали много народа: по словам одного из историков, он «обращался преимущественно к здравому, неиспорченному рассудку своих слушателей, поучал их, возбуждал в них новые думы; он взывал к чистому, неоскверненному сердцу чешского народа и своими наставлениями побуждал его к добрым делам». Всю свою душу вкладывал Я. Гус в проповеди и все, что понимал и чувствовал сам, старался передать народу. И как слушали его чехи! Другой священник и говорил как будто красноречивее, но ни один не мог вложить в свои слова столько сердца и души, как Я. Гус. Он старался растолковать простому народу, как надо понимать Священное Писание: что любить Бога — это исполнять Его волю, а воля Бога состоит в том, чтобы люди любили друг друга и были братьями… Богу угодны добрые дела, поэтому нужно отбросить вражду и злобу и жить по правде, не прельщаясь богатствами и почестями…
Но вскоре Я. Гус начал обличать и духовенство. Он говорил, что великий грех — обижать слабых и беззащитных; но еще больший грех — когда это делают священники, которые должны своей жизнью подавать пример, а между тем среди них есть «величайшие враги слова Божьего». И, конечно, такими проповедями Я. Гус нажил себе много врагов. Однажды он заметил, что архиепископ Праги сам неправильно высказывается о вопросах веры, и не побоялся указать ему на ошибку. Это очень рассердило архиепископа, что сразу же заметили недруги Я. Гуса. Они стали подавать на него жалобы, например, что он старается настроить народ против священников и т. д. Никакой вины по этим наветам за Я. Гусом не нашлось, и архиепископ оправдал его, но все же лишил должности синодального проповедника.
Я. Гус, пользуясь поддержкой верховной власти, продолжал свои обличительные проповеди. Особенно горячо выступал он против индульгенций, которые продавались в Праге по случаю объявления папой крестового похода против неаполитанского короля, стремившегося к политическому объединению Италии. На публичном диспуте в Пражском университете индульгенции были осуждены, папские буллы объявлены не имеющими силы, как противные Священному Писанию, а сам папа провозглашался антихристом.
На диспуте присутствовало много ученых профессоров, докторов богословия, магистров и студентов; последние, увлеченные горячими речами, с толпой горожан направились на площадь перед Королевским дворцом, где сожгли привезенные папским легатом две буллы. Эти события еще больше обострились национальной враждой, издавна существовавшей между чехами и немцами. А раздражение немецкого духовенства в то время достигло такой силы, что оно пыталось до основания разрушить Вифлеемскую часовню как «еретическое гнездо». Кроме того, папа Иоанн XXIII требовал удаления из Праги давно отлученного от церкви Я. Гуса, и тот в декабре 1412 года по личной просьбе короля переехал в Козий городок. Но и в здешнем уединении он не прекращал своей деятельности, написал большую часть своих сочинений.
Германский император Сигизмунд, родной брат короля Вацлава IV, уговорил папу Иоанна XXIII созвать всеобщий церковный собор в Констанце. Я. Гус обрадовался приглашению на Собор: «Вот теперь-то перед всем Собором я расскажу, чему я учу, и все поймут, что учу я тому же, чему учил Христос с апостолами». Но друзья испугались и стали отговаривать его от поездки, и впоследствии оказались правы. Приглашая Я. Гуса на Собор и даже дав ему «охранную грамоту», император лишь хотел завлечь его в западню. Перед отъездом Я. Гус, будто предчувствуя свою скорую кончину, обратился ко всем чехам с задушевным прощальным посланием, в котором просил молиться за него и выражал надежду на свидание — если не в Праге, то в загробной жизни. По дороге на встречу со своим проповедником выходили толпы народа, но и враги не дремали. Они заранее собрали против Я. Гуса большой обвинительный материал и привезли с собой в Констанц много свидетелей.
Некоторое время Я. Гус пользовался в Констанце относительной свободой, на первых порах папа даже обещал взять его под свою защиту. Ученый все дни просиживал дома, готовясь к своему выступлению, и думал не о том, как будет защищаться, а о том, как бы заставить Собор признать его правду. Чтобы все католическое духовенство увидело те грехи, в которые впала церковь, и захотело бы исправить и очистить себя. Однако вскоре римский папа, чувствуя собственное непрочное положение, отказался от своих слов и даже содействовал аресту Я. Гуса. Великий проповедник был заключен в сырое и мрачное подземелье доминиканского монастыря. Рядом с тюрьмой находилась яма, куда стекались нечистоты; зловонный воздух поднимался от нее и шел прямо в камеру, и от сырости и вредного воздуха Я. Гус заболел. «У меня зубы болят, меня беспокоит кровохарканье, головные боли и каменная болезнь», — писал он друзьям.
В этой тюрьме Я. Гус чуть не умер, но враги не хотели его преждевременной смерти и добились перевода в другую камеру, где воздух был здоровее. Он начал понемногу поправляться, хотя оставался еще таким слабым, что с трудом говорил. Но и тогда папа прислал к нему трех епископов, чтобы те допросили его. Епископы привели с собой 15 свидетелей, которые показывали против Я. Гуса; он просил, чтобы ему позволили выбрать защитника, на что ему отвечали, что у еретика не может быть никаких защитников. Ему даже не позволили ни о чем спросить «свидетелей».
Вскоре после допроса Я. Гусу прислали бумагу, в которой против него выставили обвинительные статьи и указали 44 места из его сочинений, где он проповедует ересь. И хотя Я. Гус был еще очень слаб и писал с трудом, на обвинения он ответил очень обстоятельно. Монастырская тюрьма была не единственным местом заключения Я. Гуса: из нее его перевели в темницу замка Готлебен. В монастыре вся стража и все служители уже привыкли к своему узнику, полюбили его и очень удивлялись, что тот, кого преследуют как богоотступника, скорее похож на святого человека. Ему позволяли писать письма и передавали их его друзьям (как и ему от них); разрешали даже видеться с теми, кто приезжал в Констанц… В новой тюрьме все было иначе. В замке Я. Гуса посадили в камеру, которая имела четыре неполных шага в длину и менее двух шагов в ширину, а единственной мебелью были два неотесанных бревна. Ноги узника заковали в цепи, которые никогда не снимали, а ночью и руки цепями приковывали к стене. Пищу давали очень плохую, а порой и вовсе морили голодом, запретили переписываться с друзьями, а книг и вовсе не давали. И Я. Гус опять начал хворать…
Друзья просили императора Сигизмунда, хотя бы на время выпустить узника из тюрьмы, чтобы он мог оправиться от болезни. Они давали поручительство, что он не будет делать ничего против воли Собора, но все их усилия были напрасны. А между тем Я. Гус и в новой тюрьме подружился с некоторыми стражниками, которые стали потихоньку передавать его послания друзьям.
На заседании Собора среди многих обвинений, предъявленных Я. Гусу, главным было то, что он совершал причащение под двумя видами — не только для духовных лиц, но и для мирян. Обвинялся он и в отрицании папского авторитета, булл великого понтифика, удалении из Праги немецких студентов, оскорблении духовенства и т. д. Допросы проводились с такой грубостью и клеветой, что стало ясно: дело клонилось к полному осуждению обвиняемого. Чувствовал приближение кончины и сам Я. Гус, но сохранял полное спокойствие и самообладание, хотя горько ему было, что не увидит он больше родной Чехии и друзей. Горько было думать, что церковь католическая остается неочищенной от грехов… Из темницы он написал четыре прощальных послания, ставшие его предсмертным завещанием.
Вас, начальствующих над другими, над богатыми и бедными, возлюбленных о Господе и верных, я прошу и увещеваю, чтобы вы были послушны Господу, слушали бы охотно. Его слова и доказывали то делами своими. Я прошу вас прилепиться к истине Божьей… взяв ее из Священного Писания и из поучений Святых отцов…