После премьеры оперы «Гензель и Гретель» Забела привезла Врубеля в дом Ге, где она тогда жила. Ее сестра «заметила, что Надя как-то особенно моложава и интересна, и сообразила, что это от атмосферы влюбленности, которою ее окружал именно этот Врубель». Врубель потом говорил, что «если бы она ему отказала, он лишил бы себя жизни».
28 июля 1896 года в Швейцарии состоялась свадьба Забелы и Врубеля. Счастливая новобрачная писала сестре: «В Мих[аиле Александровиче] я каждый день нахожу новые достоинства; во-первых, он необыкновенно кроткий и добрый, просто трогательный, кроме того, мне всегда с ним весело и удивительно легко. Я безусловно верю в его компетентность относительно пения, он будет мне очень полезен, и кажется, что и мне удастся иметь на него влияние».
Как наиболее любимую Забела выделяла роль Татьяны в «Евгении Онегине». Впервые пела ее в Киеве, в Тифлисе выбрала эту партию для своего бенефиса, а в Харькове — для дебюта. Об этом первом ее появлении на сцене Харьковского оперного театра 18 сентября 1896 года рассказала в своих воспоминаниях М. Дулова, тогда молодая певица: «Надежда Ивановна произвела на всех приятное впечатление: внешностью, костюмом, манерой держаться… Уже репетиции „Онегина“ сказали об удельном весе Татьяны — Забелы. Надежда Ивановна была очень хороша и стильна. Спектакль „Онегин“ прошел прекрасно». Талант ее расцвел в Мамонтовском театре, куда она была приглашена Саввой Ивановичем осенью 1897 года вместе с мужем. Вскоре произошла ее встреча с музыкой Римского-Корсакова.
Впервые певицу Римский-Корсаков услышал 30 декабря 1897 года в партии Волховы в «Садко». «Можно себе представить, как я волновалась, выступая при авторе в такой трудной партии, — рассказывала Забела. — Однако опасения оказались преувеличенными. После второй картины я познакомилась с Николаем Андреевичем и получила от него полное одобрение».
Образ Волховы отвечал индивидуальности артистки. Оссовский писал: «Когда она поет, чудится — перед вашими глазами колыхаются и проносятся бесплотные видения, кроткие и… почти неуловимые… Когда приходится им испытывать горе, это не горе, а глубокий вздох, без ропота и надежд».
Сам Римский-Корсаков после «Садко» пишет артистке: «Конечно, вы тем самым сочинили Морскую Царевну, что создали в пении и на сцене ее образ, который так за вами навсегда и останется в моем воображении…»
Вскоре Забелу-Врубель стали называть «корсаковской певицей». Она стала главным действующим лицом в постановке таких шедевров Римского-Корсакова, как «Псковитянка», «Майская ночь», «Снегурочка», «Моцарт и Сальери», «Царская невеста», «Вера Шелога», «Сказка о царе Салтане», «Кощей Бессмертный».
Римский-Корсаков не скрывал своего отношения к певице. По поводу «Псковитянки» он говорил: «Я вообще считаю Ольгу лучшей ролью у вас, хотя бы даже и не был подкуплен присутствием на сцене самого Шаляпина». За партию Снегурочки Забела-Врубель тоже удостоилась высочайшей оценки автора: «Так спетой Снегурочки, как Надежда Ивановна, я раньше не слыхивал».
Некоторые свои романсы и оперные партии Римский-Корсаков сразу писал в расчете на артистические возможности Забелы-Врубель. Здесь надо назвать и Веру («Боярыня Вера Шелога»), и Царевну-Лебедь («Сказка о царе Салтане»), и царевну Ненаглядную Красу («Кощей Бессмертный»), и, конечно, Марфу, в «Царской невесте».
22 октября 1899 года состоялась премьера «Царской невесты». В этой партии проявились лучшие черты дарования Забелы-Врубель. Недаром современники называли ее певицей женской души, женской тихой грезы, любви и грусти. И при этом кристальная чистота звуковедения, хрустальная прозрачность тембра, особая нежность кантилены.
Критик И. Липаев писал: «Г-жа Забела оказалась прекрасной Марфой, полной кротких движений, голубиного смирения, а в ее голосе, теплом, выразительном, не стесняющемся высотой партии, все пленяло музыкальностью и красотой… Забела бесподобна в сценах с Дуняшей, с Лыковым, где все у нее любовь и надежда на розовое будущее, и еще более хороша в последнем акте, когда уже зелье отравило бедняжку и весть о казни Лыкова сводит ее с ума. И вообще Марфа в лице Забелы нашла редкую артистку».
Отзыв другого критика — Кашкина: «Забела удивительно хорошо поет арию[Марфы]. Этот номер требует довольно исключительных голосовых средств, и едва ли у многих певиц найдется в самом высоком регистре такое прелестное мецца воче, каким щеголяет Забела. Трудно себе представить эту арию, спетую лучше. Сцена и ария сумасшедшей Марфы была исполнена Забелой необыкновенно трогательно и поэтично, с большим чувством меры». Столь же высокую оценку пению и игре Забелы дал и Энгель: «Очень хороша была Марфа[Забела], сколько теплоты и трогательности было в ее голосе и в сценическом исполнении! Вообще, новая роль почти целиком удалась артистке; чуть ли не всю партию она проводит в каком-то мецца воче, даже на высоких нотах, что придает Марфе тот ореол кротости, смирения и покорности судьбе, который, думается, рисовался в воображении поэта».
Большое впечатление Забела-Врубель в роли Марфы произвела на О.Л. Книппер, которая писала Чехову: «Вчера я была в опере, слушала второй раз „Царскую невесту“. Какая дивная, тонкая, изящная музыка! И как прекрасно и просто поет и играет Марфу Забела. Я так хорошо плакала в последнем акте — растрогала она меня. Она удивительно просто ведет сцену сумасшествия, голос у нее чистый, высокий, мягкий, ни одной крикливой ноты, так и баюкает. Весь образ Марфы полон такой нежности, лиризма, чистоты — просто из головы у меня не выходит».
Разумеется, оперный репертуар Забелы не ограничивался музыкой автора «Царской невесты». Она была отличной Антонидой в «Иване Сусанине», проникновенно пела Иоланту в одноименной опере Чайковского, ей удавался даже образ Мими в «Богеме» Пуччини. И все же наибольший отклик вызывали в ее душе русские женщины Римского-Корсакова. Характерно, что и его романсы составляли основу камерного репертуара Забелы-Врубель.
В самой горестной судьбе певицы было что-то от героинь Римского-Корсакова. Летом 1901 года у Надежды Ивановны родился сын — Саввочка. Но уже через два года он заболел и умер. К тому добавилась и душевная болезнь мужа. Врубель умер в апреле 1910 года. Да и сама ее творческая карьера, во всяком случае театральная, была несправедливо короткой. После пяти лет блистательных выступлений на сцене Московской частной оперы, с 1904 по 1911 год Забела-Врубель служит в Мариинском театре.
Мариинский театр имел более высокий профессиональный уровень, но в нем отсутствовала атмосфера праздника, влюбленности, которая царила в театре Мамонтова. М.Ф. Гнесин писал с огорчением: «Когда я однажды попал в театр на „Садко“ с ее участием, я не мог не огорчиться какой-то ее незаметностью в спектакле. Внешний облик ее, да и пение были для меня обаятельны по-прежнему, и все же это была по сравнению с прежним как бы нежная и несколько тусклая акварель, лишь только напоминающая картину, написанную масляными красками. Вдобавок окружение ее на сцене было лишено поэзии. Сухость, присущая постановкам в казенных театрах, чувствовалась во всем».
На императорской сцене ей так и не довелось исполнить партию Февронии в опере Римского-Корсакова «Сказание о невидимом граде Китеже». А современники утверждают, что на концертной эстраде эта партия звучала у нее великолепно.
Но камерные вечера Забелы-Врубель продолжали привлекать внимание истинных ценителей. Последний ее концерт состоялся в июне 1913 года, а 4 июля 1913 года Надежды Ивановны не стало.
ЛЕОНИД СОБИНОВ
(1872—1934)
Крупнейший советский музыковед Борис Владимирович Асафьев назвал Собинова «родником русской вокальной лирики». Его достойный наследник Сергей Яковлевич Лемешев писал: «Значение Собинова для русского театра необычайно велико. Он совершил настоящий переворот в оперном искусстве. Верность реалистическим принципам театра сочеталась в нем с глубоко индивидуальным подходом к каждой роли, с неустанной, поистине исследовательской работой. Готовя роль, он изучал огромное количество материала — эпоху, ее историю, политику, ее быт. Он всегда стремился к созданию характера естественного и правдивого, к передаче сложной психологии героя». «Чуть духовный мир прояснится, — писал он о своей работе над ролью, — невольно и фразу произносишь иначе». Если басы с приходом Шаляпина на сцену поняли, что не могут петь так, как они пели раньше, то это же поняли лирические тенора с приходом Собинова".