Вот и всё, что сообщает миф о первом лабиринте. Неясно даже значение этого слова. Оно заимствовано у пеласгов — древнейшего населения Эллады, жившего здесь ещё около 2000 г. до н. э., когда в страну вторглись ахейские (греческие) племена. Язык пеласгов учёным пока не удалось реконструировать. Известно лишь, что окончание «inthos» было присуще названиям населённых пунктов.
Впрочем, лабиринт, о котором шла речь, был построен много позже, в микенскую эпоху — примерно около 1600 г. до н. э. Очевидно, он находился в столице Крита — Кноссе, в царском дворце. Правда, учёные не доверяют преданию. Пытаясь представить, как выглядел лабиринт, они полагают, что речь идёт о некоем помещении с очень извилистыми ходами. Здесь устраивались ритуальные танцы и представления. Возможно, его ограждали каменные стены. Или стен не было, и лишь пол был исчерчен странными, путаными линиями, вдоль которых двигались участники ритуала. Можно предположить, что лабиринт, изображённый на глиняной табличке XII в. до н. э. (её нашли в Пилосе), был похож на кносский лабиринт.
Немецкий историк Херман Керн, автор книги «Лабиринты», убеждён, что первоначально в этих помещениях исполняли «стройно-живую хороводную пляску» — медленный танец, подробно описанный в поэмах Гомера и других сочинениях. Этрусский кувшин из Тральятеллы (640 г. до н. э.) донёс до нас изображение этого танца: группа молодых, безбородых воинов, одни из них пешие, другие сидят верхом на конях. На их щитах нарисованы лошади и птицы. Танцуя, они покидают лабиринт. За ними видны две пары, соединившиеся в любовных объятиях. Так что же творилось внутри лабиринта?
Учёные предполагают, что в лабиринтах часто производились обряды инициации. Здесь сами стены дышали магией. Путешествие сквозь лабиринт могло принести полю — желанный урожай, задуманному делу — успех, а бездетной паре — первенца. Рисунок на этрусском кувшине напоминает об этом.
Чтобы воскресить ощущения, которые могли испытывать участники этих древнейших ритуалов, совершим путешествие по лабиринту, устроенному в кносском дворце, ибо чертёж этой западни нам известен. Коридор, которым шли люди, заглянувшие туда, семь раз огибал центральную часть лабиринта, описывая окружности всё меньшего радиуса, прежде чем путники достигали цели.
Вот и мы войдём внутрь. К своему удивлению, мы сразу заметим, что середина лабиринта не так далека от входа. Путь к ней не знает преград. Ни один ход, ни одна боковая галерея не уводят нас в сторону. Мы не можем никуда свернуть. Мы неизбежно попадаем в самый центр лабиринта. Но самое странное: если мы хотим покинуть этот «дом без выхода», то без труда найдём дорогу назад. Никуда не сворачивая, мы попадём наружу.
Это озадачивает. Сразу вспоминается история Тесея. Зачем ему нужна была нить Ариадны, если обратный путь он легко мог найти? Быть может, подлинное назначение нити забылось с веками?
Вопреки расхожему мнению из древних лабиринтов легко было найти дорогу назад, ибо она — несмотря на сложную, запутанную схему постройки — оставалась одной-единственной. Лишь в новое время, когда суть древних ритуалов забылась и символика лабиринта стала иной — уже не к победе вели они над чудовищем, а заставляли признать слабость человеческой природы, — облик этих построек разительно изменился. Их прорезали множество боковых галереек и переходов. Люди, попавшие в этот «лабиринт», путались в круговерти ходов и не могли выбраться наружу. На некоторых европейских языках такие постройки даже называются по-другому (например, немцы зовут их не Labyrinth, а Irrgarten, «вертоград блужданий»), что лишь подчёркивает их отличие от классического образца.
…Но продолжим путешествие по кносскому лабиринту. Казалось, мы находились близко к его центру, но монотонность пути нарушил резкий поворот. Он увёл нас далеко в сторону. За ним следует ещё один поворот; мы всё удаляемся от цели. Мы бредём по самому внешнему кольцу лабиринта. Человека, попавшего сюда, охватывает сомнение: «А сумею ли я добраться до цели?» Он отчаивается, теряется, надеется и идёт вперёд. В своё время Гёте сравнил путь человека к зрелости «с тем, как петляет, еле держась в седле, бродяга — хмельной всадник» (пер. Н. Галь). Как это похоже на путь того, кто затерян в лабиринте! Как это напоминает жизнь!
Вот оно, таинство лабиринта. Ты идёшь вперёд, ты спешишь добраться до цели, ты уверен, что вот-вот достигнешь её, как вдруг — жизнь-лабиринт отрезвляет тебя — с каждым шагом ты оказываешься всё дальше от успеха. Былые надежды кажутся несбыточными. Всё было напрасно. Ты зашёл в тупик?
Вероятно, именно этим, в первую очередь, лабиринт привлекал древних. Путешествие по нему было полно контрастов. Человек то приближался к цели, то удалялся от неё; то предвкушал удачу, то утрачивал иллюзии. В этом смысле лабиринт эллинов вполне сравним с «колесом Фортуны» средневековой Европы.