Но и в огне он держался прямо, крепко сжимал ружье и не сводил глаз со своей красавицы. А танцовщица смотрела на него. Солдатик чувствовал, что тает…
Дверь в комнату распахнулась, сквозняк подхватил прекрасную танцовщицу, и она порхнула прямо в камин к оловянному солдатику. Пламя охватило ее – и конец. И оловянный солдатик совсем расплавился.
На другой день служанка выгребала из камина золу и нашла комочек олова, похожий на сердечко, и обгорелую брошку.
Вот и все, что осталось от стойкого оловянного солдатика и красавицы танцовщицы.
Вильгельм Гауф
Маленький Мук
В Никее, моем родном городе, жил человек по имени Маленький Мук. Его рост составлял всего каких-нибудь три, может, четыре фута, и на его туловище, хотя оно было маленькое и хрупкое, сидела голова куда более крупная, чем у прочих людей. Он жил совершенно один в большом доме. Выходил он только раз в месяц. По вечерам часто видели, как он прогуливается по своей крыше. Каждый выход Маленького Мука был для меня и моих товарищей праздником. Мы собирались перед его домом и ждали, когда он появится. Когда отворялась дверь и показывалась большая голова с еще большим тюрбаном, а уж затем остальная фигурка, облаченная в потертый халатик, просторные шаровары и широкий пояс, на котором висел длинный кинжал, мы бросали вверх шапки и плясали вокруг него как бешеные. А Маленький Мук степенно кивал нам головой в знак приветствия и шел по улице медленным шагом. При этом он шаркал ногами, так как у него были большие, просторные туфли, каких я еще никогда не видел. Мы, мальчишки, всегда бежали за ним и кричали: «Клопик Мук, клопик Мук!»
К стыду своему, должен признаться, что я безобразничал больше других. Я часто дергал его за халатик, а однажды наступил сзади на его большие туфли, так что он даже упал. Но мне стало не до смеха, когда я увидел, что Маленький Мук направился к дому моего отца. Он пробыл там некоторое время. Я притаился за дверью и увидел, как Мук вышел из дому в сопровождении моего отца, который почтительно поддерживал его за руку и простился с ним у двери со множеством поклонов. На душе у меня было неспокойно. Поэтому я долго оставался в своем укрытии. Наконец голод, которого я боялся больше побоев, заставил меня выйти оттуда.
– Ты, я слышал, обидел доброго Мука? – сказал отец очень строго. – Я расскажу тебе историю этого Мука, и ты наверняка больше не будешь издеваться над ним. Но сперва и потом ты получишь обычную порцию.
Обычную же порцию составляли двадцать пять ударов. Отсчитав их, отец рассказал мне о Маленьком Муке.
Отец Маленького Мука был здесь, в Никее, человеком уважаемым, но бедным. Сына он недолюбливал, стыдясь его внешности.
Но однажды старик упал, расшибся и умер, оставив Маленького Мука в бедности и невежестве. Жестокие родственники, которым умерший был должен больше, чем смог заплатить, выгнали мальчика из дома. Маленький Мук попросил лишь платье своего отца, и оно было ему отдано. Отец его был рослый, сильный человек, поэтому его одежды не пришлись впору. Мук обрезал то, что было чересчур длинно, и все надел на себя. Но он забыл, что одежды надо и сузить, и отсюда-то и странность его наряда. Большой тюрбан, широкий пояс, просторные шаровары, синий халатик – все это отцовские вещи, которые он с тех пор и носит. Заткнув за пояс дамасский кинжал отца и взяв палку, он вышел из ворот.
Если он видел на земле блестевшее на солнце стеклышко, он непременно подбирал его, веря, что оно превратится в алмаз. Если он видел вдали сверкавший купол мечети или озеро, он спешил к ним, думая, что очутился в волшебной стране. Но вблизи миражи исчезали, и скоро его усталость и урчащий от голода желудок напоминали ему, что он все еще находится в стране смертных. Так шел он два дня. Полевые плоды были его единственной пищей, жесткая земля – постелью. На третье утро он увидел с холма большой город. Но хотя казалось, что город совсем близко, он достиг его только к полудню. Его маленькие ножки почти вовсе отказывались служить ему, и он часто присаживался в тени пальмы, чтобы отдохнуть. Наконец он добрался до ворот города. Он поправил халатик, повязал покрасивей тюрбан, опоясался еще шире и заткнул за кушак длинный кинжал еще более косо. Затем он стряхнул пыль с башмаков, взял свою палочку и храбро вошел в ворота. Он прошагал уже несколько улиц. Но ни одна дверь не отворялась, никто не кричал, как он это представлял себе: «Маленький Мук, входи, ешь и пей и дай отдохнуть своим ножкам!»