– Куда вы девали мои туфли? – крикнула старуха и стала колотить их палкой. – Долго ли мне еще так стоять?
Они быстро взбежали по лестнице и вернулись с двумя скорлупами кокосового ореха, устланными внутри кожей, которые ловко надели старухе на ноги.
Теперь ее хромоты и ковыляния как не бывало. Она отшвырнула палку и заскользила по стеклянному полу, таща за собой Якоба за руку. Наконец она остановилась в комнате, которая напоминала кухню.
– Садись, – сказала старуха, прижав мальчика к углу одного из диванов и поставив перед ним стол так, чтобы Якоб уже не мог выбраться. – Теперь я должна дать тебе что-нибудь в награду. Я сварю такого супчику, который запомнится тебе на всю жизнь.
Она снова подула в дудочку, и явилось множество морских свинок. На них были фартуки, а за поясом торчали половники и кухонные ножи. Затем прискакала целая орава белок. На них были широкие турецкие штаны и зеленые бархатные шапочки, они ходили на задних лапах. Это были, по-видимому, поварята. Вот взвился огонь, вот что-то задымилось и закипело на сковородке, и приятный запах распространился по комнате.
В горшке забулькало и зашипело, из него пошел пар, и пена побежала в огонь. Старуха сняла горшок, вылила варево в серебряную миску и поставила ее перед Якобом.
Суп был отменно вкусным. Он благоухал травами и пряностями, был кисло-сладкий и очень крепкий.
Когда Якоб доедал последние капли этого чудесного супа, морские свинки зажгли арабское куренье, и по комнате поплыли синеватые клубы дыма. Запах опьянял мальчика, и наконец он уснул на диване старухи.
Ему снилось, будто старуха сняла с него одежду и напялила на него беличью шкурку. Теперь он мог, как белка, прыгать и лазить. Он дружил с прочими белками и морскими свинками и служил с ними у старухи. Сперва он должен был смазывать постным маслом и натирать до блеска кокосовые скорлупки, которые старуха носила вместо туфель.
Приблизительно через год, снилось ему, он должен был еще с несколькими белками ловить пылинки в солнечных лучах и просеивать их через тончайшее волосяное сито. Старуха считала пылинки нежнейшей вещью на свете, и хлеб для нее пекли из пылинок.
Еще через год он был переведен к слугам, которые собирали старухе воду для питья. Белки, и с ними Якоб, должны были вычерпывать скорлупками лесных орехов росу из роз, и она-то и служила старухе питьевой водой. Пила старуха очень много, поэтому работа у водоносов была тяжелая.
Через год он был поставлен обслуживать дом. Его обязанностью было содержать в чистоте полы. А так как полы были из стекла и любое пятнышко на них бросалось в глаза, работа эта была совсем нелегкая. Приходилось тереть полы щетками и, привязав к ногам старые суконки, скользить на них по комнате.
На пятый год его наконец перевели на кухню. Это было почетное место, получить которое можно было только после долгого испытания. Якоб начал там поваренком и, дослужившись до старшего паштетника, приобрел такое необыкновенное мастерство и такой опыт во всех кухонных делах, что сам себе удивлялся. Труднейшие блюда, паштеты из двухсот составных частей, супы сразу из всех растущих на земле трав – все он умел приготовить быстро и вкусно.
Так на службе у старухи прошло семь лет.
И вот однажды она приказала ему ощипать курицу, начинить ее травами и зажарить к своему приходу. Он сделал это по всем правилам искусства: свернул курице шею, ошпарил ее кипятком, ловко ощипал, затем поскоблил кожу, чтобы та стала гладкой и нежной, и выпотрошил ее. Потом он стал собирать травы для начинки. Но в кладовке, где хранились травы, он заметил на этот раз стенной шкафчик с полуоткрытой дверкой, которого никогда прежде не замечал. Он с любопытством подошел поближе, и в шкафчике оказалось много корзиночек, от которых шел сильный приятный запах. Он открыл одну из них и нашел травку какого-то особого вида и цвета. Стебли и листья были синевато-зеленые, а цветок маленький, огненно-красный с желтой каемкой. Он внимательно осмотрел цветок и обнюхал его. Оказалось, что цветок этот источает тот же душистый запах, которым когда-то благоухал сваренный ему старухой суп. Но запах был такой душистый, что Якоб начал чихать, чихал все сильней и наконец проснулся.
Лежа на диване старухи, он удивленно огляделся вокруг. «Бывают же такие яркие сны! – сказал он себе. – Готов поклясться, что я был несчастной белкой, товарищем морских свинок, но при этом великим поваром. Ну и посмеется же мать, когда я все ей расскажу! Но, наверно, она и побранит меня за то, что я уснул в чужом доме, вместо того чтобы помогать ей на рынке». С этими мыслями он поднялся, чтобы уйти. Все тело его, однако, совсем одеревенело от сна, особенно затылок, он просто не мог как следует пошевелить головой.