У нас в Мелитополе был большой двор. Он был населен ремесленниками — столярами и плотниками, бондарями, кузнецами, жестянщиками. Обитали во дворе и маляры. Они раскрашивали брички, расписывали железные кровати. Уходя в пивную, они доверяли мне свою нелегкую работу, которая для меня была наслаждением. Я расписывал повозки, изображал украинские пейзажи с белыми хатами и луной на черных спинках кроватей. Я вырос в окружении русских, еврейских, украинских, турецких ремесленников — дружно живущих рабочих людей».
В 1912 году старшая сестра Тамара отвезла Александра в Киев, где он успешно сдал экзамены в Художественное училище. «Четырнадцати лет от роду меня оставили одного в большом шумном городе, определив на „полный пансион“ в семью рабочего-слесаря. Жизнь для меня началась трудная, но интересная», — вспоминал он. Окончил училище Тышлер в 1917 году
По легенде, которую в различных вариантах я слышал в Мелитополе, детское увлечение росписью бричек однажды спасло жизнь художнику. Это когда в Мелитополь нагрянули махновцы, которые за какую-то провинность чуть было не расстреляли его. Но вмешался сам батька. Узнав, что перед ним художник, он распорядился: распишешь мне за ночь мою бричку — останешься жить.
Росписью Махно остался очень доволен.
Особенно ему понравилась художественно выполненное, принадлежавшее самому батьке — и поведанное Тышлеру кем-то из махновцев, изречение: «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют!»
Вроде бы, Нестор Иванович даже распорядился зачислить художника в свой штаб. Однако документальных подтверждений этому не имеется. Как и тому, имела ли место встреча двух земляков — бунтаря и художника.
Зато служба Александра Тышлева у красных — в отряде особого назначения при особом отделе 12-й армии, подтверждена. Воевать ему, правда, не довелось. Ему, как выпускнику Киевского художественного училища доверили иной участок «фронта»: он делал плакаты, оформлял агитпоезда и спектакли.
«Когда закончилась война, — вспоминал далее художник, — я был демобилизован и вернулся в Мелитополь. Там с Максом Поляновским делал Окна РОСТа. Потом я понял, что надо уезжать, и приехал в Москву». В столице писал картины, работал иллюстратором в книжных издательствах, позднее стал рисовать театральные костюмы и декорации.
Больше в Мелитополь он не возвращался.
Ну а, ностальгией по Медовому городу, полузабытым воспоминанием о нем можно считать картину Тышлера «Женщина и аэроплан». На ней изображена девушка с обмотанной красным шарфом шеей, скрещенными на груди руками, которая удивленно смотрит вверх на маленький, напоминающий саранчу в полете, самолетик. Мелитопольский литератор Сергей Авдеенко полагает, что родилась работа под впечатлением полетов одного из первых русских авиаторов Сергея Уточкина, проходивших в Мелитополе в 1912 году. Музейный номер дореволюционной газеты «Мелитопольские ведомости» донес до нас сведения о том, что посмотреть на это чудо собралось на летном поле более 15 тысяч человек — едва ли не все население города. Саша Тышлер тоже там был.
Как известно, в 1930-е годы государство окончательно подавило всякое «инакомыслие» в искусстве. Попал в немилость со своими картинами, похожими на детские сны, и Тышлер. Его больше не приглашали на выставки, а картины приобретали только редкие частные коллекционеры. От голодной смерти, да и от репрессий, его спас… театр. Причем творчество Тышлера привлекло внимание самых известных на ту пору режиссеров — Всеволода Мейерхольда, Алексея Дикого, Александра Таирова, Юрия Завадского. Так театр, подчеркивают исследователи творчества Тышлера, раскрыл еще одну сторону его таланта.
Два мистификатора
Как я уже говорил, в жизни пути-дороги великого художника из Мелитополя и великого героя из Гуляйполя не пересекались. А вот в творчестве Махно постоянно пребывал рядом с Тышлером. По моим оценкам, в течение пятидесяти лет (!) художник периодически возвращался к образу Нестора Ивановича.
Причем в присущей только ему манере.
Сначала, кстати, мне показалось, что Тышлер высмеивает в некоторых своих работах батьку, изображая его… совершенно не таким, каким мы помним мятежного Нестора по сохранившимся портретам. «Вы не учитываете, — направили мои мысли в нужно русло сведущие люди, — что он был театральным художником, мир видел по-своему».
Так ведь и батька, дошло до меня, в юности играл в театральном кружке в Гуляйполе. Как он сам писал, «желал стать артистом и смешить зрителей».