Но голод и желание оказались сильнее, потерял контроль. Излился в ее истерзанное тело так, как никогда и ни с кем другим, рассыпался в прах. Наслаждение граничило с агонией, и понимал, что она может дать больше. Это не все. Это лишь жалкие крошки. Физиология. Если бы в этот момент Альшита кричала не от боли, а от наслаждения, если бы не плакала и не всхлипывала, а шептала его имя и закатывала глаза в экстазе, он бы сошел с ума от счастья. Впервые сошел с ума с женщиной.
И его накрыло диким разочарованием, когда понял, что сломал, что раскрошил то самое в ней, что его привлекло. Этот бунт, ее смелость, ее дерзость, которая его злила и восхищала. Она стала прозрачной, словно посинела, даже губы потеряли свой цвет. Напоминала ему белоснежную бабочку с надорванными крыльями. Нет, он не жалел, что взял ее. Он жалел, что сделал это именно так… никогда и ни с кем не делал, а ее буквально растерзал и ни черта не понимал почему. Дьявольские эмоции будила в нем эта русская девчонка. Превращала его в животное.
Когда понял, что толпа растерзать хочет, ощутил это дикое чувство – желание убить каждого, кто осмелится причинить ей боль. Убить жестоко и кровожадно, чтоб другим не повадно было.
Привезет к ней Джабиру. Пусть посмотрит, что с ней. У него были девственницы и раньше, никаких увечий он им своим вторжением не наносил. Конечно, у него внушительные размеры, но не настолько, чтоб разорвать девчонку на части. А внутри поднималась паника, а что, если она вся маленькая там, нежная, узкая. Ведь он ощутил эту узкость своей плотью, она башню ему снесла. Если что-то там сломал, нарушил...
И эти дохлые твари. Кто убил людей Асада? Кто из своих посмел это сделать? Среди них есть гнида, работающая на их врага. Теперь это уже точно.
***
Джабира не хотела ехать в лагерь. Старую ведьму пришлось тащить насильно угрозами и увещеваниями. Ради кого другого он бы этого не сделал, но бледная и полумертвая девчонка сводила его с ума своим видом. Он боялся, что сильно навредил ей.
– Что? Разбушевался твой внутренний зверь? Я всегда знала, что в тебе живет дьявол, и отцу твоему говорила, что рано или поздно ты превратишься в очень опасного и неуправляемого хищника. Зря он тебя отлучил от дома и от своего контроля избавил.
– Не болтай. Ты мне и без языка можешь пригодиться. Два раза думать не стану.
– Что сделал со своим подарком? Сломал?
– Хочу, чтоб ты мне сказала. Я не знаю.
– Вези сюда, и скажу.
– Нет, со мной поедешь. Больно много чести к тебе, ведьме, на поклон идти.
– И все же пришел.
Она была права – он пришел. И оттого злился.
– Не поедешь – я завалю твою пещеру, а тебя посажу в яму.
– И ты считаешь, это умный поступок?
– Ты не оставляешь мне выбора своим упрямством. Вылечишь девчонку – верну тебя в деревню. Не будешь по пещерам прятаться. Покровительство свое дам.
Глаза старухи сузились. Предложение ее явно заинтересовало. Через минуту она уже была готова влезть в седло его коня.
А сейчас он стоял за порогом хижины и ждал, что она скажет. Словно от этого зависела его собственная жизнь. Она вышла спустя час, если не больше. Вышла и увлекла его с собой под навес, закуривая длинную трубку и вызывая дискомфорт своим проницательным взглядом.
– Боишься? Каково это чувствовать страх, Аднан?
– Я не чувствую страх. Мне нечего бояться.
– Неужели? А как же страх потерять? Страх чувствовать себя виноватым в этой потере?
Он промолчал и отвернулся, глядя на то, как солнце закатывается за барханы, окрашивая их в кроваво-красный цвет.
– Любовь приносит этот страх, как и боль. Они идут об руку. Всегда вместе, верные спутники друг друга.
– Любви нет. Ее придумывают лишь идиоты, чтобы прикрывать ею свои безумства и похоть.
– Ты причисляешь себя к идиотам?
Резко повернулся, и зеленые глаза вспыхнули яростным огнем.
– Тебе надоело жить?
– Нет, мне когда-то надоело лгать и лебезить. За это ты меня уважаешь, Аднан ибн Кадир. Старая Джабира говорит, что думает.
– Не боишься?
– Не ведают страха лишь глупцы. Я боюсь. Но жажда сказать правду превыше этого страха.
Наглая ведьма, совершенно потерявшая уважение, все же восхищала его. Он ненавидел и презирал трусость в любом ее проявлении.
– Ты впустил русскую девчонку намного глубже, чем просто похоть. Ты позволил ей поселиться вот здесь.
Ткнула пальцем ему в грудь.
– Теперь ты будешь чувствовать боль вечно, пока не умрешь. Впрочем, иногда эта боль будет счастливой. А иногда будешь готов выдрать собственное сердце, лишь бы не подыхать в агонии.