Глаза ибн Кадира потемнели настолько, что сейчас казались почти карими. С лица Рифата тут же исчезла плотоядная ухмылка.
– Давай проясним этот момент прямо здесь и сейчас – это моя вещь. Это мой подарок. Я не собираюсь ни с кем ею делиться. Ни сейчас, ни когда-либо потом. Если она мне надоест, я просто отрежу ей голову.
Рифат ухмыльнулся, но ухмылка вышла натянутой.
– Твоя, конечно. Я просто предложил.
– А ты не предлагай, если тебе не предлагают. Я хочу, чтоб ты понял – к ней нельзя приближаться, прикасаться, разговаривать, пока я не дал такого распоряжения. Пусть это уяснят все. Кто тронет – отрежу руку за воровство.
– Не слишком ли много заботы о вещи? Руку отрезать за эту русскую шавку? Что с тобой?
– Я просто предупредил. Не трогать! И да, отрежу руку – это касается всех, даже тебя, Рифат.
Друг промолчал, допил кофе, остатки плеснул в песок. Когда допивал, пальцы слегка подрагивали. Давно его предводитель с ним так не разговаривал.
– Пойду, обойду лагерь.
Аднан посмотрел ему вслед и зарылся рукой в прохладный песок, перевел взгляд на шатер, а перед глазами ее полуобнаженное тело, как навязчивая картинка, и от одной мысли, что кто-то еще его увидит, кровь вскипает в венах смертельным ядом. Это его вещь, и только он имеет на нее все права.
***
Я открыла тяжелые веки, несколько раз моргнула и вдруг резко распахнула глаза. Подскочила на матрасе, тяжело дыша и чувствуя, как тянет кожу на руках и на спине, но уже не жжет как раньше, словно ее опустили в кипящее масло. В голове немного шумело, и на губах остался привкус чего-то терпко-горького с примесью мяты и алкоголя. В горле пересохло, и мне ужасно хотелось пить, глаза тут же выхватили на полу кувшин, я схватила его обеими руками и жадно принялась глотать воду. Она показалась мне вкуснее всего на свете. Прохладная, все с тем же привкусом мяты и с легкой кислинкой. Наверное, туда добавили лимон. Я пила так алчно, что вода стекала у меня по подбородку на разгоряченную кожу, и только когда холодные капли потекли по груди, я с ужасом поняла, что я почти раздета. Отняла ото рта кувшин и замерла. Меня парализовало на несколько секунд. Я даже не сразу поняла, что сижу голая до пояса с кувшинов руках и смотрю на того, кто вдруг обрел на меня все права.
Он сидел напротив, растянувшись на шкурах, и смотрел на меня… точнее, не смотрел. Нет. Так не смотрят. Я никогда раньше не видела таких взглядов. Мне казалось, меня подожгли, и я горю от этого взгляда до костей. Ничего более откровенного и страшного я в своей жизни не видела. Холодная вода стекла по соску, и я почувствовала, как он сжался в тугой комок, а взгляд бедуина стал темнее и невыносимо тяжелым.
Я уронила кувшин и лихорадочно закрылась тонким одеялом. Мой хозяин тут же подскочил и поднял сосуд, это было сделано так молниеносно, что на пол не успело пролиться почти ни капли. Дикая грация животного. Непредсказуемая и опасная, как стихия.
– В этом месте нет ничего ценнее воды, – его голос походил на рычание опасного хищника, гортанно низкий, с акцентом и резким произношением гласных… но было в этом нечто завораживающее. – Она здесь дороже золота, женщин и драгоценностей. Я бы мог тебя за это выпороть по твоим неловким рукам… но ты наказана заранее – твои ожоги будут заживать еще не один день.
Я молчала. Мне было нечего ему ответить. Я знала, что он прав – в пустыне нет ничего дороже воды, но извиняться не собиралась. А точнее, я не понимала совершенно – как себя вести. Мне было очень страшно, и я панически хотела попасть домой. Едва я представляла лицо мамы и отца, меня начинало знобить от накатывающей истерики. Но этот человек пугал меня настолько, что в его присутствии я ощущала лишь всепоглощающий ужас и волнение вместе с чудовищным напряжением.
И теперь я рассматривала того, кто со вчерашнего дня мог распоряжаться моей жизнью на свое усмотрение.
Бедуин также приложился к кувшину, делая большие глотки, его кадык дергался с каждым из них, а капли воды стекали по мощной шее за черную длинную рубаху – джалабею, на темно-бронзовой коже вода отливала золотом. Невольно хотелось тронуть мокрые дорожки и посмотреть на свои пальцы. Даже сидя на полу, он казался мне огромным, как скала.
Отставил кувшин в сторону и снова посмотрел на меня, слегка исподлобья. Сегодня на его голове была белая куфия, и она еще сильнее оттеняла его кожу, а глаза изучали меня и наблюдали, как за диковинным животным, словно приручил какого-то зверька. Ибн Кадир был без сапог и выглядел расслабленным в этой позе, но я ни на секунду не обманывалась насчет него. Только что этот хищник успел сцапать кувшин прежде, чем из него пролилась вода. Мне казалось, что также молниеносно он может свернуть мне шею. Я смутно помнила, что было ночью, наверное, у меня был жар, потому что в теле все еще оставались отголоски слабости. Так бывало и раньше, когда я сгорала на солнце.