Мне действительно было важно знать о его женщине - жене или невесте. Даже в нашей глуши были частыми случаи, когда супруга отравляла или душила любимую рабыню мужа подушкой. И ей за это не было ничего. Небольшой штраф в казну даже наказанием назвать сложно. Раб - это что-то среднее между комнатной собачкой и сервизом - дорогим или нет, в зависимости от силы и способностей. А если случайно разобьешься, хозяин легко купит новый.
Он разрешил называть его по имени. Наверное, уже этим достижением можно было гордиться. Но он так и не сказал, что научит любить. И женщины...
В столице у него, должно быть, много женщин. Прекрасных, хорошо образованных, знатных. Алексис слишком лакомый кусочек даже для аристократки. Принять всерьез рабыню он не мог - я была в этом больше чем уверена.
И отдавала себе отчет в том, что отныне мое будущее целиком и полностью зависит от этого гордого и прекрасного мужчины. Захочет - подарит свободу и даже любовь. Или же сделает мою жизнь совершенно невыносимой.
Он обещал, что в церковных книгах появится запись о моем рождении. Я отчаянно цеплялась за эту мысль, как утопающий за проплывающий мимо сук. А еще боялась того чувства, что раздирало грудь. Мне хотелось плакать и смеяться одновременно. Не знаю, как мужчины реагируют на близость, но для меня это было чем-то большим, чем влечение плоти. Вспомнив свой бурный оргазм, я краснела, кажется, до кончиков волос. И все же я ощущала некоторую незавершенность, недосказанность.
Мне вдруг стало холодно, и я теснее прижалась к Алексису. Его ровное, размеренное дыхание успокаивало. И почему меня так ранила мысль, что он никогда не полюбит рабыню? Я никогда не заблуждалась на свой счет и не ждала от судьбы особых подарков. Он получил то, что так желал: мою девственность, мое тело в свое полное распоряжение. Но, кажется, я подарила ему нечто большее. То, чему не находила названия.
Любовь?
Я действительно не знала, что это такое. Но то, что творилось со мной, когда он был рядом, так близко - можно назвать разве что сумасшествием.
Но он никогда не ответит взаимностью, в этом я была уверена. Для Алексиса стало вопросом чести уложить меня в постель. Ведь я ранила его гордость, задела самолюбие. Для него это стало своеобразной охотой, укрощением строптивой.
Я закрыла глаза, стараясь сдержать слезы. Эйфория сближения сменилась болезненным похмельем. Мне нечего было ждать. Соглашаясь лечь с ним в постель, я понимала, что он никогда не ответит взаимностью. Так, может быть, и мне стоит скрывать свои настоящие чувства? Инстинкт охотника очень силен в Алексисе. Он будет гнаться за добычей до тех пор, пока та убегает.
Но где найти сил и решимости сопротивляться его напору?
Он перекатился на бок, обхватив меня за талию. Его расслабленный, но все еще ощутимо мощный член уютно устроился между нашими телами. Спиной я чувствовала тепло Алексиса. Он дышал мне в затылок, и от этого становилось немного щекотно и невообразимо приятно. Волна нежности и умиротворения прокатила по моему телу.
И незаметно для себя самой я заснула в крепких, надежных объятиях Алексиса.
А когда открыла глаза, утренний свет уже врывался в растворенное окно. Алексис нависал надо мной, опираясь на одну руку. Пальцами второй он нежно касался моих губ. Во взгляде его было столько нежности, что я побоялась утонуть в ней. Еще никогда он не смотрел на меня так.
- Все хорошо? - спросил он, видно, заметив, как увлажнились мои глаза.
- Более чем, - ответила я с улыбкой.
Его пальцы коснулись чувствительной кожи на моей шее. А потом он вдруг схватился за покрывало, с явным намерением скинуть его с меня.
Ужас застыл в моих глазах.
- Нет! - вскрикнула я, вцепившись в кусок ткани так, что побелели костяшки пальцев. - Пожалуйста, только не сейчас!..
Глава 15
Алексис
Так удивительно было проснуться рядом с девушкой. Раньше я не позволял себе подобных вольностей: воин не должен проявлять слабость. Закончив дело, полагается как следует выспаться, чтобы всегда быть готовым к встрече с врагом. Если понадобится, проснуться среди ночи и, не одевшись, но взяв меч, сражаться до последнего.
Но этой ночью во мне словно произошел какой-то надлом, и в образовавшуюся пропасть хлынули чувства, о которых я не подозревал прежде. Я не знал, как это дьявольски приятно, когда роскошное нежное тело обворожительной девушки прижимается к тебе во сне. Как она шепчет что-то, а ты успокаиваешь ее поцелуем. И она улыбается в ответ: ты этого не видишь в темноте, но чувствуешь, коснувшись уголков ее губ. Но важнее даже не это. А то, что ночью, будучи спящей, Майлин верила мне так, как не верила при свете дня.