На правах соседа и ближайшего товарища я попытался было сорвать с него одеяло. Куда там: Володя сунул руку под кровать и схватил тяжёлый армейский ботинок.
Я крепко сжал ему руку:
— Ты что, очумел, Володя, на своих кидаешься!
А он снова:
— Лучше уйдите все отсюда. А то я за себя не ручаюсь!..
Когда все, кроме меня, ушли, Павлов вынырнул из-под одеяла и говорит мне, да так жалобно:
— Тоска!
— Что с тобой, Володя?
— Ты извозчиков в Москве видел?
— В Москве не видел, а вот в Вязьме видел. Двое их там было, на таких рыдванах старых… И клячи под стать экипажу.
Володя сел на кровать и заговорил с жаром:
— Неважно, что в Вязьме, а не в Тамбове. Неважно, что там клячи, а здесь самолёт… Не хочу я быть рейсовым пилотом. Воздушных извозчиков из нас здесь готовят. Не хочу, и всё! Сбегу из вашей школы!
Я опешил:
— Школа эта и наша и твоя, Володя! Не хочешь быть рейсовым пилотом, так чего же ты хочешь?
— Не стану я учиться в вашей школе, — повторял он упрямо, — не моя это школа! Не воздушным извозчиком я буду, а боевым лётчиком, истребителем!
Я внимательно слушал. Так вот, оказывается, в чём загвоздка!
— Ты меня не поймёшь, — продолжал Павлов, — ты ещё не пробовал воздуха!
— А ты разве пробовал? — удивился я.
— То-то и оно! Я ещё в Смоленске закончил школу аэроклуба. Летал… Как же!
Это было для меня новостью. Володя никогда нам не говорил об этом. Скромный, неразговорчивый, он никогда ничем не хвастался. Не в пример юношам, которые пришли к нам из авиационных техникумов: те высоко задирали нос перед нами, новичками авиационного дела.
— Я не могу жить без неба! — твердил Павлов упрямо. — Я на всё пойду, лишь бы уйти от вас!
Почувствовав, что тут дело неладно, я ушёл, твердо решив посоветоваться с товарищами. Между тем Володя свою угрозу не замедлил выполнить: как только через несколько минут в комнате снова появился помощник командира эскадрильи, Павлов нагрубил ему.
В тот же вечер мы собрались поговорить с Володей. Спорили долго: одни считали, что Володя совершил грубый поступок и его следует исключить за это из школы; другие говорили, что не надо исключать, а наложить на него строгое взыскание. В конце концов решили просить начальника школы проверить, умеет ли действительно Володя летать.
Мягкость нашего решения объяснялась просто: все мы только готовились стать лётчиками, а Павлов как-никак уже был им. Причем нисколько не кичился этим перед нами. Такая скромность вызывала уважение к нему.
Начальник школы нас понял. На другой же день Павлову было предложено сесть за штурвал самолёта.
На место инструктора в самолёт сел сам начальник школы, а мы, курсанты, затаив дыхание столпились на старте. Тревожила мысль: «Вдруг Володя оскандалится?»
Но этого не случилось. Самолёт благополучно приземлился.
Начальник школы нарочно громко сказал вытянувшемуся перед ним Володе:
— Хороший из тебя получится летун! А дурь из головы выкинь. Учиться будешь здесь! Гражданской авиации хорошие лётчики — такие, каким ты станешь, — нужны не меньше, чем военной. Понял? Можешь идти!
С тех пор Павлов о побеге из школы больше не заикался. К тому же ему разрешили иногда летать.
Я теперь сам лётчик и прекрасно понимаю Павлова: тому, кто хоть самую малость попробовал воздуха, жить без полётов действительно тяжело. Понял это и начальник школы.
В то время мы не только гордились героями советской авиации: Громовым, Водопьяновым, Чкаловым, в особенности Чкаловым, — мы просто бредили ими. Каждый из нас в душе мечтал стать таким же мастером пилотажа, как они!
И, когда 15 декабря 1938 года пришла горестная весть о трагической гибели Валерия Павловича Чкалова, мы, потрясённые общим горем, собрались на траурный митинг. Выступали командиры, лётчики, преподаватели, курсанты. В наших выступлениях звучала горячая клятва — стать в будущем такими же бесстрашными лётчиками, каким был Чкалов.
Последним выступал начальник школы. Заканчивая свою речь, он сказал:
— Вы хотите быть такими, как Чкалов? Это трудно, но ничего невозможного нет. Для этого требуются прежде всего отличные успехи в учении и железная дисциплина. Без дисциплины не может быть отличной учёбы, особенно в нашем лётном деле!
Сойдя с трибуны, начальник школы подошёл к одному из курсантов и указал нам на него:
— А вот это будущий аварийщик!
Мы сперва не поняли, в чём дело. Но начальник школы взялся за пуговицу, которая болталась на одной ниточке на гимнастёрке этого курсанта, оторвал её и высоко поднял, чтобы всем было видно.