– Так и есть, – ответил барон. – Неизбежные задержки, вызванные воспроизведением сообщений на разных станциях маршрута, делают операцию более утомительной и затяжной, чем мой метод. Я получаю новости из первых рук, – продолжал он, улыбаясь, – и мгновенно.
– Вы хотите сказать, – спросил С., – что у вас есть связь с Берлином не по обычному маршруту и обычным способом?
– Так и есть, – сказал барон. – В настоящее время я обладаю фактической монополией на величайшую телеграфную систему, мыслимую человеческому разуму: систему совершенно простую и, следовательно, полностью согласующуюся с законами природы; систему, также способную к бесконечному расширению и широчайшей полезности.
– Простите меня за мой скептицизм, – возразил С. – Моя вера в происходящее пошатнулась. Тем не менее, у вас есть лучшее доказательство действенности вашей системы, какой бы она ни была, в фактах, свидетелями которых мы только что стали.
– Не пугайтесь, – смеясь, ответил барон. – Я не профессор оккультных наук, но возьмусь объяснить этот эксперимент логическим образом и подкрепить его тщательными научными доказательствами, прежде чем вы уйдете. Молю, не низводи меня до духовного общения с бедным, измученным сатаной, не позволив мне привести доказательства в свою защиту.
С. покраснел (чудо более редкое, чем черный лебединый пух), и барон, снова повернувшись к телефону, позвал, как и прежде: "Франц!"
Без малейшей задержки последовал ответ, как будто произнесенный кем-то в соседней комнате, и, как обычно, по-немецки.
– Облачно или ясно? – спросил барон.
– Чисто, – ответил голос.
Барон сделал пометку в своей записной книжке, показав, что он занимался, среди прочего, сбором сравнительной статистики в метеорологии.
– Франц, – продолжал он, – мой человек, старый слуга, которого я оставил присматривать за моим домом в Берлине на время моего отсутствия. Как вы видите, он очень охотно информирует меня про актуальные темы. Поэтому я независим от ежедневных газет в отношении вестей из дома.
"Gitte nacht" прозвучало из телефона, и на него ответил барон, который сообщил нам, что Франц уже ложиться спать.
На несколько мгновений последовала пауза, в течение которой С., казалось, был погружен в глубокую задумчивость. Наконец он заговорил с большой серьезностью и сказал:
– Герр барон, этот эксперимент столь же удивителен, сколь и необъясним. Как бы мне ни хотелось проникнуть в его природу, я не решаюсь настаивать на этом предмете, поскольку вполне естественно, что вы можете пожелать сохранить в тайне столь важное открытие.
– Вовсе нет, – сказал барон. – Единственное условие, которое я ставлю, – это то, что вы ничего не скажете об этом во время моего пребывания в Калифорнии. Вы совершенно свободны осмотреть устройство, за исключением внутренней части корпуса, который я не смогу ловко разобрать. С этим также связаны некоторые детали, которые вы должны извинить меня за то, что я оставляю за собой право раскрыть надлежащим образом и в надлежащее время. Однако я буду рад объяснить вам принцип работы в целом, если у вас будет время выслушать то, что я говорю.
Мы заверили его, что это было нашим особенным желанием узнать больше, и барон, попросив нас сесть, в то же время удобно устроившись в кресле и неторопливо скрестив ноги с видом человека, который собирается приступить к продолжительному рассказу, поведал следующее:
– Следует ли искать происхождение электричества в проницаемости космического эфира и как постоянной сущности Вселенной, или же оно производится в результате какого-то процесса трения, постоянно происходящего между нашей планетой и солнцем – другими словами, имеет ли оно независимое существование вне других сил или является просто одним из условий движения – может быть определено только будущими наблюдениями и экспериментом. Однако мы знаем, что физические возмущения в солнечной фотосфере вызывают симпатическое действие в нашем мире и сопровождаются заметными магнитными эффектами. Солнце по отношению к сопутствующим ему планетам занимает такое же положение, как сердце по отношению к остальным органам в строении животной жизни. Солнечные пульсации вибрируют до самых отдаленных границ планетной системы и, возможно, за ее пределами, давая жизнь или неся смерть. Наша планета, это огромный инструмент – индикатор, телефон, который вибрирует в такт каждой прихоти своего чудовищного собеседника. Световые волны преодолевают расстояние в девяносто миллионов миль за восемь минут, электричество преодолевает этот промежуток менее чем за такое же количество секунд. Однако, используя географическую милю в качестве стандарта для космических измерений, мы склонны получать ошибочные представления о скорости по отношению к пространству: ведь даже электричество – это спокойная, уравновешенная и вдумчивая сила, если измерять ее в масштабе таких огромных расстояний, как диаметры планет и их орбиты. Теперь, рассматривая наш мир в его огромной массе как не что иное, как огромный магнит, если бы он имел прямую связь с солнцем – другими словами, если бы электрический ток мог беспрепятственно проходить от Солнца к Земле – жизнь была бы если не невозможной, то, по крайней мере, настолько ненадежной, что сделало бы ее невыносимой. Целые континенты могут быть уничтожены с такой же легкостью, как ствол дерева; вместо этих морских явлений в виде перевернутых вихрей, называемых водяными смерчами, целый океан мог бы быть полностью засосан с поверхности планеты, чтобы снова случайно выпасть в осадок в любой точке. Такова гигантская сила элемента или состояния, о котором мы почти ничего не знаем, по сравнению с нами самими и нашими ничтожными потугами! Показательный пример силы электричества произошел некоторое время назад, когда изумленный свидетель наблюдал, как железный мост, перекинутый через Миссури, вертикально поднялся в воздух на высоту нескольких сотен футов во время ужасающей грозы, а затем упал обратно в реку. Эта история, естественно, была дискредитирована до тех пор, пока инженер, построивший мост, не представил доказательства того, что, поскольку ни вертикальные стойки, ни гнезда, в которые они были вставлены, не были сломаны, ничто, кроме вертикального подъема, не могло объяснить их разъединение в неповрежденном состоянии. К счастью, мудрый Разум, который дал законы материи, предусмотрел возможность возникновения подобных потерь, защитив тело планеты оболочкой, которая, хотя и совершенно прозрачна и неощутима ни для одного из наших обычных органов чувств, все же так же прочна, как массивный щит для греческого гоплита или римского легионер, и который представляет собой непроницаемый барьер для резких ударов, которые в противном случае сотрясали бы планету в ужасных катаклизмах при каждом внезапном изменении солнечных условий. Эта электрическая диафрагма простирается (насколько я пока смог вычислить ее элементы) от внешней границы нашей атмосферы примерно на две мили от поверхности Земли, но, будучи электрической, она расширяется и сжимается значительно за пределами или в границах этих пределов в соответствии с солнечными или планетарными условиями на принципах, не отличающийся от принципа работы зрачка глаза. В тропических регионах она приближается ближе и имеет большую толщину, к полюсам она отступает дальше и чрезвычайно разрежена. Чем ближе он приближается к Земле, тем более интенсивными становятся электрические обмены между диафрагмой и планетой – указанные обмены основаны на тех же законах равновесия, которые действуют в обычном коммерческом бизнесе. Если земля при определенных условиях получит от диафрагмы больше электричества, чем она впоследствии сочтет необходимым, избыток не преминет быть возвращен в должное время, и наоборот. Промежуточное пространство между этими внутренним и внешним электрическими резервуарами является вертикальным, и, будучи неблагоприятным для удержания электричества, жидкость притягивается в ту или иную сторону. Диафрагма обычно содержит большее количество электричества, поскольку она может использовать бесконечные ресурсы эфира, но то, что баланс обмена иногда оказывается в пользу планеты, проявляется в случае тех гроз, когда наблюдается, что молния стреляет вверх от земли в небо.