— Ну а ты сама знала своего отца?
— Да, да. Правда, когда они развелись, мне было всего одиннадцать лет.
— А после этого ты с ним не общалась?
— Почти нет. Ну, знаешь, он в этом шоу-бизнесе, все время на гастролях. Из поп-музыкантов приходящие отцы никудышные, всегда с похмелья. Но он был веселый. У нас с ним был хороший контакт.
— Да, Дори был отличный парень.
— Да, правда, он много пил, это его и сгубило.
— Ага.
— А ты с ним как познакомилась?
— Я дружила с Валли Стеф и вообще в то время водилась с ребятами из «Кокса», а потом туда пришел Дори. Но я не знала, что у него есть дети.
— Он про это не говорил?
— Нет. А братья или сестры у тебя есть?
— Нет. То есть у мамы двое сыновей. В Дании, она там живет.
— Ага. Постой-ка, а как ее зовут?
— Лёйвей Йоханнсдоттир.
Лолла становится серьезной, как все, когда называют имя своей матери. На лоб ложатся складки, как курсив, а черные брови поднимаются от переносья, как разводной мост, пропускающий корабль. Да. Матери — корабли. Лолла выпускает из своего лица корабль, и у Сары лицо становится как пристань, Сара принимает полный трюм, прошлое, одиннадцать лет брака с человеком, с которым она сама спала всего четыре недели. Для меня это становится слишком сложно. Наливаю себе стакан. Задница за 15 000. Забываю про ляжки, мне хочется ее. Марри с пивом. Смотреть на то, как Лолла произносит имя своей матери, было интересно. Она так человечна. Чело вечно. Потом я представляю себе Халлдора Биргисона Кокса в гробу на кладбище в Фоссвоге, из басового пальца весь тач исчез, а поп-прическа десятилетней давности все еще на своем месте. Пытаюсь вспомнить какую-нибудь песню «Коксов». Ага: «И больше никто не стоит под дождем, / хотя я тебя не забыл, / теперь я, как пес, прицеплен поводком, / да только бежать нету сил». Поп-смерть как-то отличается от обычной смерти. Поп-музыканты умирают по-другому. Наверно, оттого, что их при жизни столько раз хоронили. Наверно, это оттого, что попса так поверхностна («Кокс» никогда не обретался в глубинах андерграунда). Крышка гроба закрывает их, как крышка поп-котла. Буль, буль… Конечно, Халлдор Биргисон по-своему бессмертен. Его коварные басовые переборы будут жить, «пока в подлунном мире будет хоть одна вечеринка». И хотя мне не все равно… Я накачиваюсь вином. Раскачиваюсь. Меня окутывают винные пары, я не знаю, что я творю, когда я:
— Эй, твою маму как звать?
Вдруг я сказал фразу, с помощью которой можно кадриться. «Как звать твою маму?» 15 000 (сейчас она снова взлетела в цене до 50 000) смотрит на меня так, как будто я — ее отец и пристаю к ней, и уже забыла, как звать ее маму. Ну-ну, старина Хлин Бьёрн, подожди немного, покуда дева отыщет в памяти имя своей матери. Настает обалденный миг: короткая дискуссия в девятнадцатилетней головке (ведь у женщин голова «кукольная», особенно когда они начинают ее ломать; их мозг — маленький фарфоровый морской ежик, хрупкий, завернутый в шуршащий целлофан. Так ведь?) на тему: стоит ли отвечать такому дураку? Девушки — дуры. То есть не важно, насколько они глупы, но этим они способны любого Каспарова в два счета превратить в полного Шварценеггера. 50 000 так ломает голову, что прическа почти совсем растрепалась. Может, она не помнит, как зовут маму? Нет. Наконец она выдает блондинистый ответ:
— Хельга. А ты зачем спрашиваешь?
— Ну, просто. Уже пора.
— Разве уже так поздно?
— Что?
— С Новым годом!
— Да. И тебя также. Классно выглядишь.
— Спасибо.
— А что ты за это хочешь?
— То есть?
— Что ты хочешь за свой внешний вид? За платье, за прическу?
— Ты ко мне клеишься?
— Э-э-э…
— «Э»? Ты что, под этим делом?
— Э? Нет.
— Ты из тех, кто окончил курс без шапочки?
— Какой шапочки?
— Ну здрасьте! У студентов же шапочки академические!
— Не… Э-э… Я в Сельскохозяйственной академии учился.
— Ну, и какие там шапочки? Такие вязаные, как у деревенских мужиков?
— Не знаю. Я до выпускных экзаменов не дошел.
— Оно и видно.
И ушла. В коридор. Породистая племенная телка с толстыми окороками. Да, у человечества есть прогресс. По крайней мере у его женской половины. Я остался у раковины на кухне. Безналичный чек на 50 000 крон. По части женщин я как некрасивый защитник, который в финале доходит до ворот и уже готов забить гол, но всегда нервничает и все сам портит. И все же. У нее ляжки. Ну и что. Эрекции не стоит. Ну да… Шкафы на кухне как-то хорошо подходят друг к другу. Ящики и створки. В этом есть своя логика. Сигарета. Папа входит, стакан в руке, как микрофон:
— Ну, как жизнь молодая?
— Ну, как всегда: привет, привет, раз-два-оп.
— Мама как — на севере?
— Да.
— И долго она там пробудет?
— Нет, вряд ли.
— Новый год встретит, и домой?
— Ага.
— А как…
Папа смотрит в сторону Лоллы, но вот приплатьивается Хофи, спрашивает про вино, а за ней две новые подруги, Олёв и Сара. «Семейка» сгрудилась вокруг, и, наверно, потому что я самый высокий, все языки обвиваются вокруг меня.
Сара: Ну, Хлин, а ты на будущий год что-нибудь запланировал?
Хлин: Как всегда, поход вокруг…
Лолла: Вокруг дома? Знаете, Хлин сегодня вышел во двор.
Хофи: Ну?
Лолла: Да, представляете, он сам взял и вынес мусор.
Хофи: Для вас это новость?
Лолла: Ты его плохо знаешь.
Папа: Это, наверно, ты на него так хорошо влияешь?
Лолла: Да, скоро мы сможем его выпустить. Он скоро сможет переехать из дома.
Сара: Ты собираешься переехать, Хлин?
Лолла: Да, ты случайно не знаешь какую-нибудь мать-одиночку, которой не о ком заботиться?
Сара: Нет… но у меня полно незамужних подруг…
Лолла: Нет… (смотрит на Хофи)…это ему, наверно, уже не нужно.
Папа: Девочки, ну дайте ему самому решить!
Сара: А ты его подруга?
Хофи: Не знаю. С Хлином никогда точно не знаешь.
Лолла: По крайней мере я пытаюсь в нем разобраться.
Сара: Зачем вы так говорите? Мне кажется, что он весьма…
Лолла: Развитая личность?
Сара: Да, просто личность.
Хофи: Такой особенный.
Папа: Эй, Хлин, пусть они тебя не путают. Этим женщинам никогда нас не понять, вот они и разводят всякий треп. А чуть прекращают разводить треп — глядишь, уже и сами разводятся, ха-ха-ха…
Лолла: Нам тебя не понять? Значит, вот в чем дело?
Хлин: Нет. Это я вас не понимаю.
Сара: А еще мы такие глупые. Мне кажется, что мы, женщины, всегда такие глупые, правда, девочки?
Хофи: Нет. Я всегда чувствую, что за них надо думать.
Хлин: Просто дело в том, что с женщинами невозможно быть самим собой. Вечно приходится сдерживаться.
Лолла: Да? А вот это уже интересно! Поясни.
Хлин: Да. Ну, это все равно как когда хочется перднуть, а пытаешься сдержаться. Вечно газы в проходе.
Сара: Газы в проходе! Ха-ха-ха!
Лолла: Вот как? Теперь до меня дошло, почему, когда я прихожу домой, у вас в прихожей так воняет. Мужчинам нужны женщины, чтоб сдерживать в себе вонь.
Хофи: Вот именно.
Засим небольшая пауза. Я смотрю на Сару, а она ласково улыбается мне. Из гостиной неожиданно раздается старая песня Брюса. «Everybody's Got a Hungry Heart». Правда, 1980 года.
Папа: Ну, это вы так думаете.
Хлин: Ну, Лолла, ты нам это, наверно, лучше объяснишь.
Лолла: Что?
Хлин: Эту непреодолимую разницу между полами.
Лолла: Правда?
Хлин: Да. Ведь тебе знакомы обе стороны. По личному опыту?
Лолла: Ты хочешь сказать, потому что я — лесбиянка?
Хлин: Э… И это тоже.
Сара: Ой, да, конечно, ты же лесбиянка! Расскажи мне, как это — быть лесбиянкой? Мне всегда так хотелось стать лесбиянкой, знаешь, просто чтобы понять, как это, хе-хе…
Лолла: Милая, пошли потом ко мне домой, я тебе все покажу.
Хлин: А мне с вами можно?
Папа: Ну-ну…
Сара: Ха-ха, похоже, нашему Стейни это не нравится…
Хлин: А можно записаться на курсы лесбиянства?
Лолла: Давай, Хлин, поторапливайся!