Я тихо кричу в темноту.
О'кей. Последняя надежда. Не надеялся, что мне доведется это делать: вспоминать «Отче наш». Он где-то есть. Где-то между моими ребрами. Я поставил этот вопрос ребром. Пытаюсь вспомнить. Помню только:
«Отче наш. Иже еси на небеси меня пронеси…»
Нет, надо с этим подождать.
Иду дальше. Подействовало. Черт возьми, подействовало! Отче наш поспешно натянул перед моими глазами колючую изгородь. Развеял туман. Отче наш, ну ты и шутник! Изгородь дает мне надежду. После двенадцати лавовых часов она для меня — как целый Лас-Вегас. Человечное сооружение. Я иду вдоль изгороди. За ней кусты. Царапаюсь о колючку. Фермеры! Вы молодцы! Я иду вдоль изгороди, стуча зубами. Капли лупят по лбу. I can't stop the rain[434]. Тина Тёрнер (ц. 3 600 000). Я иду вдоль изгороди, уже прошел пятьдесят столбов, пытаюсь вспомнить еще что-нибудь из «Отче нашего». Еще одна строчка может обеспечить мне асфальт. А-а, вот: «Да приидет царствие Твое». Приидет царствие твое. Как в этом царствии много заборов. Да. От этой изгороди ответвляется еще одна. Я иду вдоль нее, перелезаю, продираюсь через мокрый кустарник, мне по пояс, и в конце концов замечаю яркий сдутый желто-синий пляжный мяч, который лежит на траве как первый признак цивилизации, а потом песочницу, потом террасу, дачу, она заперта, я пытаюсь кулаком разбить окно, но меня зовут Хлин Бьёрн, голубой пластмассовый бассейн, я открываю крышку, погружаю руку, горячо, центральное отопление, государство всеобщего благосостояния, я даже не бросаюсь, а падаю в бассейн, с громким плюхом, и сижу там, пока зубы не перестают стучать.
На часах 1944, когда я стою — совсем размокший, но согревшийся, несмотря на ледяной дождь, — на трассе номер один, благодарю Бога за доброе дело и поднимаю сморщенный от горячей воды палец навстречу двум фарам. Когда семь машин проезжают мимо стольких же пальцев без остановки, я ложусь на весьма холодный асфальт в позу эмбриона, примирившись с перспективой явиться на тот свет с отпечатками «Bridgestone» на спине и груди и следом тормозов на мозге, но тут парень в футболке подымает меня и отводит из луча от фары на заднее сиденье белого «ниссана». «Sweet Home Alabama»[435]. По радио.
Халлдора достали путем кесарева сечения. Воздали, как говорится, кесареву — кесарево… Маленький кесарь вышел из Лоллиной утробы на третий день в Центральной больнице и сразу же начал орать во все горло, яйца у него были что надо, но по лицу видно, что четырех недель он недобрал. Однако роды прошли успешно, и Лолла к выходным выписалась из больницы. А я слег и лежал в постели до понедельника. Отделался небольшим воспалением легких. Но быстро пошел на поправку и через четыре дня уже начал курить. Начал с «Салем лайт», потом перешел на просто «Салем», «Принц лайт» и, наконец, «Принц». Мама продлила свой отпуск и варила какао дома в промежутках между визитами в роддом, и купила мне новую дистанционку взамен той, которая теперь лежит в пещере, обслюнявленная ягненком, как голубая точка посреди Грауброукахрёйн — свидетельство того, что когда-то здесь жили люди. Иногда я вспоминаю ягненка, похитившего у меня ремень. Надеюсь, он как-то выкрутился.
Недоносок поселился в доме в середине сентября и быстро добрал эти законные девять месяцев, по истечении которых человек считается полноценным членом общества. С личным номером ему повезло. 010996-1999. У него целых два нуля. Халлдор Стефанссон. Хотя он — совершенно явный Хлин. В первый же день, когда я встал с постели, я подкрался к колыбельке, чтобы рассмотреть эти новые родимые пятна. Все сходится! Только он их по-другому расположил. И не взял себе Лоллину родинку. Которая ему, разумеется, полагалась. Он у меня оригинал. Родимое пятно удовлетворения. Оба-на! Да… Я кончил со вкусом. Меня едва не замели за приставание к малолетним, когда Лолла вышла из туалета, а я держал мальчика в подгузнике на руках, но я успел, хотя руки и тряслись, положить его обратно в колыбельку, пока она не вошла. Сейчас еще рано говорить, обошел ли он меня по части носа, но по крайней мере мизинцы на ногах у него не такие дурацкие, как у меня. У него на всех пальцах ногти. Да. Все же есть у человечества прогресс!
Во время первых пачек сигарет после своего блуждания по хейди я решил особенно не напрягаться и сидел дома. То есть у Лоллы возникли какие-то осложнения после родов, так что ей пришлось лечь на долечивание, и маме было удобнее, чтоб я был дома, ходил для нее в магазин и все такое. Пока мы были дома одни с нашим сыном, я и мама, обстановка была весьма шизовая, но потом прибавилась дремноволосая штучка по имени Линда Вильхьяльмсдоттир или Линда Бейб Вильхьяльмсдоттир. Ей 18, а сама она за 100 000 и, наверно, останется у нас дольше: приглядывать за мальчиком и следить за домом. Я начал копить деньги, далее в «К-бар» стал ходить реже. Там на пиве пена и пузырьки. Они меня раждрязяют.
Сегодня какое-то октября 1996. Свет за окном белый и тусклый, плесневый, как будто его слишком долго продержали в холодильнике. В холодильнике лета. На дворе осень, все листья стали желтыми, как фильтры. Некоторые из них все еще болтаются на ветвях, хотя деревья пытаются их стряхнуть. И не только их. Старик снова включил свой вентилятор, грядет зима.
Я же, напротив. — спокойно сижу в своей комнате за компьютером. В интернете. Общаюсь с девушкой по имени Джуди. Она — моя новая виртуалка, единственная, кто откликнулся на объявление:
Dirty something blond and lonely unemployed male living with his mother, her girlfriend and their son who might be HIV-positive and likes staying inside watching X-rated movies and sattelite-TV, blind masturbating and patient barhanging, is looking for a long-term heterosexual relationship on the Internet. PS. You have to be single with serious breast[436].
Она нашла это «honest and so original»[437]. Джуди тянет примерно на 25 000. Она живет в США, в Хобокене, штат Нью-Джерси. Мама стучит в дверь. Я оборачиваюсь. Она открывает и с улыбкой говорит:
— Я для тебя ванну наполнила.
— Спасибо.
Я прощаюсь с Джуди и выключаю компьютер. Некоторое время сижу. Все отключено. В комнате от этого как-то пусто. Только я и какое-то сердцебиение. Такое описание подходит для меня лучше всего.
Выхожу. Лолла с маленьким Дори на руках. Дори хнычет. Она ходит взад и вперед по гостиной. Пытается убаюкать маленького Дори. Мама в ванной. Я захожу туда. Она подает мне полотенце и спрашивает, нормальная ли вода. Я погружаю пальцы в ванну и отвечаю:
— В самый раз.
Мама говорит:
— Ты только недолго. Нам, наверно, скоро придется его перепеленать.
Мама уходит, и я закрываю дверь. Включаю радио на полке. Это душа нашего народа. Кто-то жалуется, что у него машина сломалась за городом и никто не остановился, чтобы помочь ему. Переключаю на «Икс». Песня Oasis или Blur. Чищу зубы. Я недавно завел привычку чистить зубы по четыре раза в день. Но пасты стараюсь использовать как можно меньше. Этого «Одола» у меня еще много. Потом справляю нужду. Свиваю гнездо из туалетной бумаги, а потом — яйцекладка. Три какашки: предварительная, основная и заключительная. Подтираюсь пять раз, смотрю, что вышло, а затем спускаю. Снимаю оставшуюся одежду и залезаю в ванну. Вода по-матерински теплая. Она доходит мне до шеи. Как широкий прозрачный свитер с высоким воротом. Хотя это последнее сравнение сомнительно. И вот: я думаю о Джуди. Джуди Осборн. Она блондинка, носит очки и работает в фирме звукозаписи в Нью-Йорке. У нее нос слишком близко ото рта, а может, рот слишком высоко расположен на лице. Она встречалась и с Кении Джи, и с Джоуи Сантьяго из Pixies. Странно, как эти имена далеки друг от друга. То есть в музыкальном плане[438]. «Doolittle» — нехилый альбом. Джуди сказала, что Сантьяго с Филиппин. Меня это удивило. Вот уж действительно не ждал! Но раз она говорит… Она с ним встречалась, ей лучше знать. Она работает в «Электре». Может, маленький Халлдор станет басистом, как его дедушка? Быть отцом поп-музыканта, наверно, круто. Следующее поколение исландцев будет сплошь знаменитостями. Все как один. С тех пор как он родился, мама стала относиться ко мне лучше. Или с тех пор как я заработал воспаление легких. То есть еще лучше, чем прежде. Очки совсем запотели, и я их снимаю. На «Иксе» Тосси рассказывает про концерт, который намечается в «Луне» сегодня вечером. До меня доходит, что я не заглядывал туда с тех пор, как подцепил там Анну. Она недавно звонила, сказала, что говорила с папой. Что-то с трудом верится, ведь папа уже три недели лечится от алкоголизма. У Лоллы. Или это Лолла из-за малыша не может каждый день ходить на работу. Я помню, она мне как-то призналась, что однажды спала с пациентом. Меня это насмешило, я спросил, как Ладди в комедии «Стелла в отпуске»: «Ег det partur af programmet?»[439] Сару на днях пропечатали в «Моргюнбладид». Она распорядитель на каком-то шоу племенных телок в отеле «Ковчег». Трёст сказал, что она завела себе какого-то молодого актера. Какого-то щетинистого идола. Трёст на днях заходил. Кончик подбородка у него исчез. И Марри исчез. Он уехал в Мексику. Живет там у своей сестры и собирается изучать зоопсихологию, психологию домашних животных. Помню, как он про это говорил. В воде память улучшается. Интересно, что бы Магги на это сказал. Pet-Psychology[440]. Может, Марри вернется домой, такой весь из себя заучившийся, и подаст на меня в суд за жестокое обращение с ягненком? Но я же с ним по-хорошему, правда? Я сказал, что люблю его. Что это было? Это был первый и единственный раз, когда я так сказал. А теперь его взяли и зарезали. У Хофи начался учебный год. Теперь она плывет по течению в каком-то ущелье в Пединституте. А Магги с Эльсой сейчас в который раз отправились на встречу со своим внутренним человеком. Который в данный момент обретается на пляжах. Алгарве. В воде память улучшается. Помню все, что, по идее, давно должно было размокнуть и забыться. То есть те воспоминания, которые ты пытался утопить, всплывают. Они пузырятся над источником мудрости, как пузырьки от пердежа. Я перднул. Оба-на! Надо же, как с годами мне удалось добиться гармонии разума и тела. Подумал о пердеже — и тут же перднул. Подумал о свисте — и свистнул. Подумал о Лолле — и налоллился. Правда, Лолла пока не в очень хорошей форме. Ей опять надо лечь в больницу. А что если мне о смерти подумать… Нет, пока не получается… А вот Херта Берлин видела ее в лицо. Да. Трёст мне говорил, что ее избили на улице… Опять перджу. А вот это воспоминание воняет. Оно про то, как я в восемнадцать лет работал в Центральной больнице в морге, и там такой запах был от всех свежих покойников, и тогда я придумал свою теорию о том, что душа — пузырьки воздуха во внутренностях, которые при вскрытии лопаются. Опять перджу. То есть выпускаю часть своей души в атмосферу. Да. Вот так человек умирает. Не дух испускает, а пускает ветры.
434
Я не могу остановить дождь
436
Одинокий безработный блондин тридцати с чем-то (грязных) лет, живущий со своей матерью и ее возлюбленной, а также их сыном, который может оказаться ВИЧ-положительным, любящий сидеть дома и смотреть эротические фильмы и спутниковые телеканалы, мастурбирующий вслепую, хронический посетитель баров, мечтает о длительной гетеросексуальной связи в Интернете. Постскриптум: Ты должна быть незамужняя с внушительной грудью
438
Кении Джи (Кеннет Горелик) — звезда жанров smooth jazz/easy listening, тогда как