Рядом с ним у крыльца Надюшка увидела старика-лесничего, привязанного к стволу липы. Рубаха на нем была разорвана, один глаз запух, и по щеке струилась кровь.
«Немцы», подумала Надюшка.
У девочки от страха похолодели руки.
Немцев было трое. Тот, который складывал парашют, и еще два, разбиравших на крыльце какой-то странный черный ящик.
— Развяжите! Разбойники проклятые! — стонал лесничий.
«Что же я стою! — спохватилась Надюшка. — Надо скорее бежать за людьми».
И, раздвинув кусты, она бросилась бежать, не обращая внимания на колючки шиповника, царапавшие ее плечи.
Не переводя дыхания, она взлетела на высокий холм и здесь на минуту остановилась. Куда бежать? Домой? Нет, мама одна с немцами не справится, — лучше бежать на станцию: там людей много.
И Надюша помчалась во всю прыть, спотыкаясь о корни деревьев и скользя босыми пятками по сухой сосновой хвое.
Ей все еще виделся старик-лесничий с окровавленным лицом, со страшным запухшим глазом. Неужели он умрет, не дождавшись помощи?
Вот уже железнодорожное полотно. Нестерпимо блестят на солнце рельсы. Горячий песок обжигает босые ноги, деревянные шпалы накалены, как металл.
До станции еще добрых пять-шесть километров. Бежит Надюшка, жмурясь от солнца, которое слепит ей глаза. На левой руке раскачиваются и пощелкивают сухие баранки. Губы пересохли, хочется пить, а полотно тянется без конца, и такое оно длинное, словно упирается прямо в горизонт. Кругом ни души. И вдруг среди тишины жаркого полдня — оглушительный взрыв.
Далеко впереди, где-то возле Спасова ручья, над полотном взметнулось облако черного дыма и во все стороны фонтаном разлетелись камни и песок.
Она остановилась. Дорогу взорвали! Первой мыслью было бежать домой, рассказать матери о всех событиях этого страшного дня. Надюшка повернула назад, сделала уже несколько шагов — и остановилась. В тринадцать двадцать пройдет скорый, а до него могут проследовать и воинские эшелоны. Могут погибнуть тысячи людей. Она снова повернула на станцию.
Вот уже совсем близко место взрыва. Развороченное полотно, изуродованная огромной воронкой насыпь, торчащие из земли обугленные шпалы. Здесь нельзя было пройти. Девочка сбежала на тропку и тут заметила удаляющуюся в ельник фигуру человека. Это был милиционер.
— Дяденька! Дорогу взорвали! — звонко крикнула Надюшка ему вслед. Человек оглянулся. Девочка увидела незнакомое искаженное злобой лицо. Прозвучал выстрел, и Надюша упала, чувствуя сильную боль в ноге.
Она лежала ничком на траве, плача от боли и от испуга. Нет, это не милиционер. Милиционер не мог в нее выстрелить! Это тот, кто взорвал путь!
Она долго не решалась взглянуть на свою правую ногу. От нее, наверно, уже остались одни обломки или вся нога в сплошных ранах.
Всхлипывая, она попробовала пошевелить пальцами и наконец осмелилась посмотреть. Пальцы шевелились, и нога была на своем месте. Только над коленкой темнела маленькая кровоточащая ранка, и подол платья был рассечен пулей.
Сможет ли она теперь добежать до станции? Она встала и, прихрамывая, сделала несколько шагов. Больно, но ходить можно. Надо бы только перевязать рану!
Надюшка стащила с себя платье, сняла рубашонку и, сложив ее втрое, обвязала ногу.
Теперь итти, скорей итти!
Она уже не думала о лесничем. Если она не поспеет во-время на станцию, все поезда пойдут под откос. Надюшка представила себе, как, кренясь на бок, валится паровоз, а затем падают опрокинутые вагоны, кричат люди, стонут раненые лошади…
И она заковыляла так быстро, как только позволяла ее раненая нога. Но через полкилометра пришлось остановиться, чтобы перевернуть намокшую от крови повязку.
Тут Надюшка и обнаружила, что баранок нет. Очевидно, она обронила их там, у Спасова ручья, когда упала. Подумать только, что она не успела съесть еще ни одной баранки! Но возвращаться назад не было ни времени, ни сил.
Вздохнув, она потащилась дальше. Теперь она шла все медленнее и медленнее, но все же подвигалась вперед, плача и оставляя за собой на песке темные пятна крови. Наконец она упала, в глазах мелькали красные круги, в ушах звенело. И вдруг ей послышалось, что где-то далеко-далеко идет поезд.
Надюшка собрала последние силы и поползла по шпалам на четвереньках. Теперь уже не только босые пятки ее, но и руки были испачканы смолой. Пот капал с ее лба и смешивался со слезами.