Мой отец, Билл Доренфилд, сильный человек. Он начинал без гроша в кармане и сам строил свою судьбу. Его отец работал коммивояжером, причем продавал все, от кастрюль до детской одежды. «Каждые десять центов, заработанные им, чудесным образом превращались в пять», – вспоминал папа. Дед не пил, не баловался наркотиками и азартными играми. Видимо, он просто не умел делать деньги (боюсь, я пошла в него).
Отец трудится, сколько себя помнит. Он любит работу; видимо, подобные черты передаются через поколение. Помню истории о его детстве, проведенном на западе Филадельфии, о суровых тридцатых годах. Они с дедом просыпались затемно и уезжали торговать: обходили раскиданные по сельской Пенсильвании фермы или тащились в другую сторону, к побережью, а потом возвращались через Нью-Джерси. По дороге они останавливались у каждого дома и продавали то, что захватили с собой. Страна только пережила Великую депрессию, надвигалась Вторая мировая война, и, по словам отца, многие простаки жалели его, ребенка. Порой отец разыгрывал роль сироты. Иногда он притворно заходился кашлем, и добросердечные фермеры покупали кастрюли и кружевные платьица для несуществующих дочек – лишь бы помочь бедняге наскрести на лекарство. Именно тогда отец услышал лучший, по его словам, совет.
– На этом барахле не разбогатеешь, – сказал дед. – Когда подрастешь, начни скупать землю.
Я знаю, похоже на цитату из «Гроздьев гнева». Но могу с уверенностью заявить, что никто из них и в руки не брал этот роман. Получается, мой дедушка был умным человеком, хотя и не умел торговать и не читал книг.
С другой стороны, отец рассказывал, что довольно рано понял ошибку деда: подход «Не нравится? Ну что поделать, до свиданья» – не годится для продаж. Он заметил: чем дольше пристаешь к людям, тем выше вероятность успеха. В конце концов они что-нибудь купят, лишь бы от них отвязались. Дед называл ребенка своим талисманом, хотя, по словам отца, удача не имела никакого отношения к делу. Он брал чистой настойчивостью. Коммивояжерские поездки продолжались несколько лет, и все это время отец получал в школе твердые пятерки. В те времена у него не было друзей, по крайней мере я никогда о них не слышала; друзья появились позже, вместе с деньгами. Он не увлекался спортом. Ничто не могло встать между упрямым юношей и возможностью заработать лишний доллар.
Поэтому я считаю, что именно отец оказался бесплодным. Он не умел признавать собственные промашки. А мама не стала бы их скрывать. В подобных ситуациях она всегда ведет себя открыто. Да и зачем я называю слабостью технический дефект? И почему принято думать, что женские проблемы не так уж страшны, в то время как мужчина теряет все свои достоинства, если его сперма не хочет плыть куда надо?
Как бы то ни было, после школы отец поступил в Пенсильванский университет, затем в Уортоновскую школу бизнеса и в конце концов стал одним из самых успешных застройщиков в Соединенных Штатах, если не во всем мире.
Несмотря на упорство и желание проявить себя, в его жизни существовала единственная слабость (помимо «ленивой» спермы).
Ахиллес запомнился знаменитой пятой. Супермен опасался криптонита. Я теряла голову на третьем этаже магазина модной одежды «Барнис» в Нью-Йорке. Слабостью отца стала моя мать.
Максина Элейн Файерштейн родилась в семье среднего достатка в Филадельфии на девять лет позже будущего мужа. Судьба ее отца напоминает путь моего – он тоже совмещал учебу с работой и стал бухгалтером. Файерштейны не могли похвастать богатством, но жили обеспеченно. У них был отдельный дом в квартале Виннфилд, машина и кашемировые свитера (писк моды 50-х годов), в то время как отец с двумя младшими сестрами ютился в однокомнатной квартире на окраине Филадельфии.
Максина была единственным ребенком Эвелин и Гарри Файерштейнов и, по словам отца и знакомых, самой красивой девушкой на мили вокруг.
– Максину называли Грейс Келли нашего района, – как-то обмолвилась мамина подруга Салли Ла Фейр.
Так можно сказать даже сейчас.
Меня всегда огорчало, что я пошла в отца. У мамы фарфоровая кожа и тонко очерченные скулы. В отличие от нее, на солнце я покрываюсь красивым загаром, зато не застрахована от прыщей. Я пробовала найти скулы, но лицо у меня плоское как блин.
Мамины волосы блестящие, с ровными кончиками; к тому же корней не видно, даже когда она красится в блондинку, как в последнее время. У меня же сплошные секущиеся концы, ни одного нормального. А корни отрастают, как только расплачу́сь с парикмахером.