– Он что, все-таки ее бросил?
– Представляешь! – Дороти села за стол и закурила. Этот Дю Пон не предполагал, оказывается, в каких фильмах снимается его любовь. А она и не говорила. Думала, все нормально, взрослый человек, знает, но скромно молчит. А тут ему возьми да и покажи на днях в одной компании порнофильм. А там наша Тери. Во всей красе. Ты ведь знаешь, на что она способна. У бедняги шок.
– Ну и…
– Они имели разговор. – Дороти закатила глаза, вздохнула и стала с увлечением разглядывать пепельницу. – Она еще надеется, что он позвонит.
– Мне почему-то кажется, – заметила Стефания, – что во всей этой ситуации наша Тери стесняется только одного человека – Минни. Теперь, если дочка узнает о постигшем ее родительницу фиаско, Тери не избежать лекции на тему «Женщина в жизни мужчины – глазами Микки Мауса».
– Вероятно, ты не далека от истины. Кстати, «женщина в жизни мужчины», ты не забыла, что у тебя сегодня съемка?
– Эта гора мяса что, звонила? – Стефания фыркнула.
– Хочешь сказать, он тебе не понравился как фотограф?
– Да мне наплевать на то, какой он фотограф! Я тебе не рассказывала, но он хотел меня заказать напрямую, без «Мотылька». Я ему показала вот такой…
– Последнее время, дорогая, ты стала исключительно агрессивна, – сказала Дот, любившая ставить своим девочкам диагнозы. – Что-нибудь случилась? Или из-за компьютерщика?
«Ну и чутье у этой стервы!» – зло подумала Стефания, а вслух произнесла:
– Баковский сделал мне предложение.
Так, словно именно это событие только и занимало ее мысли, объясняя буквально все. У Дороти подлетели брови.
– Он уже перебрался ко мне, – добавила Стефания.
– И Сисли его терпит?
Вопрос был не праздный. Об отношениях между Стефанией и Сисли Дороти не только догадывалась, но и кое-что знала. Собственно, ее отношения с Фокси, вероятно, мало чем отличались.
– Кажется, она будет не против попробовать вжиться в складывающийся треугольник, – пожала плечами Стефания. – Вчера, например, я застала ее за тем, что она разгуливала перед ним в одной рубашке. Причем рубашка не была застегнута.
– У тебя интересное будущее, – рассмеялась Дороти. – Ну так как с Уинстоном?
– С кем?
– С фотографом.
– Так его Уинстон зовут! – Стефания оживилась. – А ведь он, гад, даже мне не представился! Ну, все, теперь я буду называть его «Черчилль». Между прочим, Дот, мальчик – любитель поонанировать. Я сомневаюсь, вставляет ли он вообще пленку. Хотя, наверное, вставляет: чтобы оставалось что-нибудь и на память.
– Очень может быть, – протянула Дороти. – Тебя это волнует?
Стефания отрицательно помотала головой.
– Вот и меня тоже. Пока он платит, пусть что угодно с собой делает. А любителей мастурбации становится сейчас все больше.
– Кажется, это занятие никогда не утрачивало популярности.
Женщины рассмеялись.
На сей раз никакой ширмы в студии не было. Заодно у Стефании появилась возможность убедиться в том, что их с Дот предположения относительно одноруких увлечений фотографа оказались несостоятельными.
Черчилль не стал прятаться. Наоборот, заметив девушку, еще когда она подходила к зданию по улице, он встретил Стефанию у лифта чуть ли не с распростертыми объятиями, осведомился, как она себя чувствует, и только тогда, удовлетворившись ничего не значащим «все нормально», предложил ей раздеться.
Пока она снимала с себя то немногое, что было на ней надето – синюю рубашку, красную юбку на мягкой резинке, от которой почти не оставалось следов на талии, и трусики, – он стоял рядом и откровенно наблюдал.
Оставшись в одних туфельках на очень высоком каблуке – их она принесла с собой в сумке, придя в обычных матерчатых туфлях, в которых было удобно гулять по городу, – Стефания подняла руки, запустила пальцы под пышные пряди на затылке и с удовольствием потянулась.
Перехватив восторженный взгляд Черчилля, она ответила ему улыбкой.
– Ну что, поехали?
– Подожди, – начал он довольно робко. – Сегодня я собираюсь фотографировать тебя вблизи, и мне бы хотелось, чтобы сначала прошли шрамики на коже.
Стефания пристально оглядела свои бедра. Действительно, две тонкие диагональные полоски от талии до лобка спереди, две такие же – сзади и одна – под пупком.
– Хорошо, пока я не буду засекать время, – милостиво сообщила она и, как была, нагишом, присела на диван.
– Кстати, ты знаешь, что сегодня я пригласил тебя на весь час? – почему-то забеспокоился Черчилль.
– Да, Дороти меня предупредила. Я надеюсь, десяти минут хватит? У меня хорошая кожа.
– В этом я не сомневаюсь. Черчилль вдруг осмелел.
Он уселся на диван рядом со Стефанией, положил себе на пузо свой «хассельблад»[25] и стал смотреть на девушку сверху вниз так, будто она уже была его собственностью. Стефания понимала, что ему льстит ее доверие, однако ни на какие братания она идти отнюдь не собиралась.
Тем не менее она не воспротивилась, когда большая, пухлая ладонь легла ей на колено.
– Хочешь, – вкрадчиво сказал Черчилль, – я тебе помогу? Я тебя разотру, и полоски сразу же исчезнут.
Стефания с удивлением заметила, что неожиданное предложение человека-горы довольно сильно ее возбуждает. Она почувствовала себя обнаженной рядом с ним. В первый раз этого ощущения не было.
– Хорошо, разотри, – сказала она, поднимаясь с дивана и вставая между широко раздвинутыми коленями Черчилля. – Но тогда считай, что время пошло.
Последнего замечания он уже явно не слышал. Покачивающиеся прямо перед его лицом широкие бедра, гладкий живот и мягкая подушечка блестящих волос под ним превратили Черчилля в один выпученный циклопий глаз.
Он положил дрожащие руки на крутые бока девушки и принялся медленно массировать мягкую, податливую кожу.
Ощущая на местах, обычно скрытых под одеждой, прикосновения постороннего мужчины, Стефания расслабилась и задумалась о своем.
Как же все-таки интересно устроен мир! Почему такое вожделение пробуждают в каждом нормальном мужчине формы обнаженного женского тела? Да и разве только мужчинам знакомы эти сокровенные спазмы в самой глубине естества, спазмы предвкушения перед зрелищем, таким одинаковым в принципе и настолько всякий раз отличным? Не секрет, что гораздо большее количество женщин понимают и оценивают красоту себе подобных, чем мужчины, у которых вид обнаженного на потребу той или иной публике юноши вызывает либо откровенное возмущение, либо брезгливость, либо ревность.
Женщина может назвать другую женщину красивой, причем не только в насмешку. Мужчина о мужчине скажет в крайнем случае «красавчик».
И будет прав.
Стефании были известны многие случаи, когда ее подруги шли на поводу у чисто зрительных ощущений и пытались связать свою жизнь с «мальчиком с обложки». Максимум через год они освобождались и искали уже не «форму», а «содержание».
В женщине же все-таки основополагающей остается внешность. Лукавят те, кто говорят, будто им нравится ее характер, что она добрая, и тому подобную чушь. Всем им подавай «классные ноги» и «смазливую мордашку» – хотя бы только для затравки. А какой там у нее характер, это они потом узнают – если охота не пропадет.
Женщина и должна быть красивой, считала Стефания. Это основное. Это ее предназначение. Красивый мужчина – здорово! Красивая женщина – хорошо, восхитительно! Некрасивый мужчина – ну и что, не в этом счастье. Некрасивая женщина – омерзительно… Конечно, бывают и «никакие» женщины. Но это обстоятельство удручало Стефанию. Женщина не должна быть «никакой».
Размышления Стефании были прерваны излишне смелым прикосновением Черчилля, до сих пор зачарованно гладившего тыльной стороной ладони черный треугольник. Средний палец осторожно раздвинул еще припухшие с ночи губки.
25
Название самого популярного среди профессионалов фотоаппарата, производимого в Швеции и стоящего порядка 15 000 американских долларов за комплект. (Прим. КБ.)