- Прикрой меня!
Варя и опомниться не успела, как сестра смахнула с прилавка в сумку несколько помидоров и шмоток сала. Державшая сумку Варина рука вмиг ощутила краденую тяжесть, лицо у невольной соучастницы преступления покрылось пятнами, а Машка как ни в чем не бывало продолжала дожимать старика с его черешней, пока тот не отдал ее задаром.
Обратно шла веселая, ела немытую ягоду, косточки выплевывала на тротуар назло оглядывающимся прохожим.
- А чего? Я люблю что-нибудь стянуть.
- И не попадалась ни разу?
- Попадалась. Один раз даже в милицию отвели. Пошли Стаське с Васьком солдатиков купим.
Варя хотела про ложки спросить, из-за которых ее чуть в больнице не зарезали, но сдержалась: не пойман - не вор.
- А вообще-то, сестра, если б меня замели, то пришлось бы тебе все на себя брать. Мне опять в ментовку нельзя. Плохо там. Если не первый раз попадаешься, они изнасиловать всем отделением могут.
- Значит, я... значит, ты меня... значит, чтобы я... - задыхаясь, произнесла Варя.
- Да ведь обошлось. Ладно, не дуйся. Я просто тебя проверяла: надежная ты или нет.
- Ничего себе проверочка.
- Все рассчитано. С тобой бы связываться не стали. У тебя на лице написано, что ты пай-девочка и за тебя есть кому вступиться. Они это за версту чуют. А вот я...
Варя почувствовала, что Мария заведет себя и расплачется.
- А мама где твоя? - спросила она, желая упредить слезы.
- Вечером приедет.
- А... папа?
- В море.
- Ты же говорила, он преподаватель в институте.
- А, - сказала Мария с горловым хрипом, - это другой. Того мы прогнали. Надоел. Теперь у нас рыбак. Хороший мужик, только зануда.
"Боже мой, - подумала Варя, - что же это за женщина, которую любит столько мужчин?" И хотя она решила, что будет держаться с разлучницей с холодной учтивостью, которую предписывала сретенская мораль, любопытство было сильнее. Но когда вечером она увидела суетливую тетечку с круглым лицом и постоянно моргающими глазами, по сравнению с которой даже Мария смотрелась принцессой на горошине, не поверила глазам.
- Людмила Ивановна, - сказала женщина неловко, не зная, то ли протянуть руку, то ли достаточно наклонить голову, и от растерянности сделала и то и другое.
Машка расхохоталась:
- Мать, а можно она тебя просто Люсей будет звать?
Но чем больше она старалась, чтобы все было непринужденно, тем натянутей становилась маленькая женщина. Варя кожей ощутила, какой клубок переживаний - обиды, ревности, вины - вызывала она в хозяйке запущенной квартиры и как пыталась Машка все сгладить, но ничего не сглаживалось. Женщина стеснялась и тяготилась присутствием посторонней девочки, натянуто улыбалась и тихим голосом делала ненужные замечания детям. Она избегала смотреть гостье в глаза, не оставалась с ней одна, и Варя казалось, что она отгораживалась, защищалась от нее своими детьми.
"Но папа, папа, - думала Варя, - что мог найти высокий умный папа в этой мышке и оставить маму, такую умную, необыкновенную, красивую?"
- Ну как, понравилась тебе моя Люся?
- Очень, - сказала Варя, вкладывая в короткое слово всю гамму раздрызганных чувств.
- Она удивительная женщина. Ни минуту не была одна. Она, по-моему, физически этого не может. Нет, не в этом смысле, просто к ней все липнут. А умная знаешь какая!
- Это хорошо, что ты ее так любишь, - с нежностью глядя на Марию, произнесла Варя.
- Она, между прочим, когда мои сочинения пишет, так их всегда в классе учительница вслух читает. Папа говорил: тебе бы в университете учиться, ты бы профессором стала. Он всегда ей показывал свои работы.
- Ты откуда знаешь?
- Она рассказывала. Думаешь, моя мама врет? Да ты что! Она просто не знает, что это такое. Она читала то, что он писал, а потом брала карандашик, делала на полях замечания, и он писал: ты гений! У нас это все сохранилось. Хочешь, покажу?
- Что же он тогда от нее ушел?
- Она его прогнала.
- Она папу?!
- Он ей изменил, - сказала Мария глухим голосом.
- И это все?
- А тебе мало?
- Да разве из-за такой ерунды люди расходятся?
- Это не ерунда! У них была такая любовь, что после этой измены она не могла с ним больше, понимаешь? Да ничего ты не понимаешь! Я знаю, что ты про нас думаешь. Конечно, тебе здесь все ужасным кажется. И мама моя, медсестра в санатории. И я, пэтэушница. И одеваюсь не так, и веду себя не так. И братья мои тебе смешны. Говорим неправильно, едим не то, языков иностранных не знаем, книг у нас в доме нету, Лорки по стенам не висят... - Мария расходилась все сильнее, и Варя с испугом и любопытством смотрела на сестру, в которой и не подозревала таких глубоких переживаний. - А знаешь, какой Стася талантливый? Он по шашкам первое место прошлым летом в лагере занял.
- Да я вовсе не думала ничего такого.
- А хоть бы и так, - не унималась Мария. - Я, может быть, вундеркиндом была, я в первом классе лучше всех была по письму, и, если бы меня в интернат маманя не отдала, потому что денег на троих детей не хватало, а там меня кормили и одевали, если б в школе нормальной училась и со мной занимались бы, как с тобой, я бы с золотой медалью школу окончила!
"А может, не надо было тогда столько детей заводить?" - подумала Варя, но произнести вслух не решилась.
- А я вот, а я... - Мария заплакала, и Варя стала растерянно гладить ее по голове, утешать и говорить, какая Мария красивая и умная, как счастлива она, что у нее такая сестра, хотя теперь уже хорошо знала, что Машка пользуется сиротской долей так же ловко, как тибрит с прилавка помидоры. Но все равно было жалко и сестру с ее разными папами, и себя, без папы выросшую. Она тоже заплакала, девочки обнялись и не заметили, как уснули.
На следующий день над всей Прибалтикой сияло голубое небо, и от вчерашних слез не осталось следа. Людмила Ивановна с мальчиками уехала с утра в санаторий. Договорились, что сестры поживут несколько дней одни, посмотрят город, а потом приедут на взморье.
Жара стояла невыносимая. Квартира с южными окнами за день нагрелась так, что Маша вылезла из душа и в одних трусах ходила по комнатам. Варя отводила от голого тела толстушки глаза, но скоро привыкла и только когда в дверь позвонили и Мария пошла открывать, покачала головой:
- Ты б хоть оделась.
- Лучше ты разденься, - засмеялась Машка, и глаза у нее так заиграли, что Варя покраснела.
Ночью налетели комары, девочки пробовали достать их шваброй, но комары забирались под потолок, тогда они включили пылесос и охотились на насекомых. А потом лежали в кровати и разговаривали.
- А у тебя сколько мальчиков было?
- Ну, Машка.
- Сестры должны рассказывать друг другу все. Неужели по-настоящему ни с кем?
- Маша!
- И даже не целовалась?
- Целовалась, конечно! - обиженно врала Варя и краснела, а Машка хохотала:
- Я по лицу вижу, что врешь!
- Да как ты можешь видеть, если темно?
- Я ясновидящая.
- Мы в бутылочку играли и в кис-мяу, - оправдывалась Варя, и лицо ее становилось пунцовым.
- Ну это что за игры! Детский сад! А в спичку играли?
- В какую еще спичку?
- Ты спичку не знаешь?
- И знать не хочу.
- Врешь, хочешь. Только стесняешься спросить. Значит, слушай. Садятся мальчики с девочками в кружок через одного, берут маленький кусочек спички, зажимают губами и передают по кругу. Из губ в губы.
Варе и неприятен был, и дразнил этот разговор. А Мария, как назло, замолчала. Появился и зажужжал комар, Варя стала рукой его хватать, маленькая бестия отлетала, а потом снова подлетала и норовила угодить в самое ухо.
"Скорей бы уж крови напился и улетел", - думала Варя, но комар был хитрее, возмущенно жужжал и не цапал, а только прогонял девичий сон, словно лежала на столе телефонная трубка и Варя не хотела говорить с дозванивавшимся до нее человеком.
- Спишь, Маша?
- Сплю.
"Господи, надо же иметь такие крепкие нервы!"
- А у тебя сколько было парней?