Эту первую машину над Колымой вел один из пионеров полярной авиации летчик Кальвиц.
Старик-якут показывает заветное письмо всем проезжающим, как почетную грамоту.
Изба на Колымском тракте. Здесь останавливаются проезжие. Это короткое письмо рисует им недалекое будущее, рассказывает о советских воздушных путях, которые положат конец якутскому бездорожью.
Записываю якутские слова, которые могут понадобиться в первую очередь.
Хорошо — учугей.
Плохо — кусаган.
Ехать — бариех-пыт.
Поехали! — барда!
Скоро — турганнык.
Понимаю — билябин.
Не понимаю — бильбапин.
Так — сёп.
Подарок — беляк.
Олень — таба.
Есть — бар.
Спасибо — пагыба.
Здравствуйте — доробо!
Тарелка — тэрэкэ.
Стол — остол.
Ложка — лоску.
Последние из записанных мною якутских слов явно испорченные русские.
На столе разложен конский волос. Из него старик Сивцев вьет сети. Вместе с сыном он добывает сетями максуна, омуля и нельму. Вить волосяную сеть — большое искусство, не каждый заимщик умеет это делать.
В избе исключительная чистота и порядок. Утром хозяева тщательно моют мылом руки, долго полощут рты.
Вчера каюр говорил — некось. Сегодня записываю новое выражение: «плавко ехать». Это значит — дорога хорошая, собакам легко бежать, как лодке плыть по реке.
А на реке торосы забором протянулись от берега до берега. Ветры разломали молодой речной лед, наторосили его высокой грядой.
Уже девяносто километров от крепости. Мы — в Лакееве. Греемся у камелька, где сидели в царское время купцы-обиралы, стражники да исправники…
Знакомлюсь с каюром Котеликовым. Он за четыре дня доезжал от Нижне-Колымска до Среднего и считает такую быстроту рекордной.
По пути каюр задержал нарты в Лакееве у заимки Соловьева. Здесь у каюра маленькое «капсе».
Оказалось, что Соловьев добыл в тайге песца. Это — новость. И эту новость каюр повезет дальше по всем станкам, которые он посетит.
«Капсе!» — так здороваются якуты, входя в юрту.
Капсе — значит — рассказывай!
В ответ слышится приветливо:
— Эн капсе! (Ты рассказывай!)
Затем говорят: — Капсе суох! — нечего рассказывать.
И только после этой короткой церемонии начинается предолгий таежный разговор. Слышится частое «оксю» — возглас удивления, как у чукчей «каккумэ!»
«Капсе» давно уже стало в Якутии русским словом и бытует в русском разговоре. На Колыме так и говорят: — Заходи вечерком покапсекать.
Будто печенье-хворост горкой лежит на тарелке строганина из мороженой нельмы. Теперь, я знаю, — ее едят без хлеба, обмакивая ледяные рыбные стружки в крупную соль. Если при этом поперчить строганину, да окунуть в уксус, то это, действительно, наивысший северный деликатес.
Капсе повсюду идет о волках.
— На Большом Анюе недавно волки гоняли одного паренька — рассказывает Кеша Котеликов, лучший каюр Колымы.
— Волк страшен, когда поразует, а так он человека боится и сам никогда первый не нападает, — говорит мой каюр.
«Поразует» — собирается стаей… Тоже колымское слово.
— Волки поразуют в марте, — продолжает каюр. — В марте они шибко гуляют. По десяти и больше соберутся и бегут, а впереди одна или две волчицы. Они из-за волчиц и грызутся меж собой.
В Колымской я покупаю рыбу для собак. Здесь канцелярия нарождающегося оленсовхоза. Если дело пойдет по-хозяйски, совхоз завоюет хорошие позиции на Колыме, где много ягельников.
Ночуем, расстелив на полу оленьи шкуры, которые еще пахнут дымом чукотских костров. И даже в доме мы все равно лезем в кукули и поступаем правильно. К утру все тепло вышло вон из избы. Одеваемся торопливо, дрожа от холода. На улице совсем темно. Глубокая ночь, звезды, месяц на ущербе. Но часы показывают утро. Мы торопим каюров, которым непонятна наша спешка.
Нарты бегут по Большому озеру. Сильный ветер. Но как только собаки попадают на лесную тропинку, становится теплее. В лесу ветер теряет свою силу.
Мы ночуем в Холмах у якута Герасима Тарасова в новорубленной юрте. Между бревнами, старательно проконопаченными, все же видно серебро инея. И здесь, как во всех колымских домах, к утру наверняка будет морозно…
Едем по новым местам, большим озерам, перелескам. Ночуем в юртах и каждый вечер видим у камельков новые лица.