Мы в Индигирской или Абыйской низменности. Она занимает огромную площадь от хребта Тас-Хаях-Тах на западе и до склонов Алазейского плато на востоке.
Нарты скрипят по снегу, которым закрыта нескончаемая цепь озер и болот. Двадцать процентов всей площади здесь в озерах и болотах. К счастью, мы едем, не видя заболоченной земли, туч мошкары и гнуса, роящихся в летнюю пору. Летом здесь не проехать! А зима все заровняла своим снежным покрывалом.
Над озерами и болотцами нависает корявый сухостой. Опять следы бурелома и таежных палов — пожаров. Стволы деревьев стоят по пояс обугленные. Ни зверя, ни птицы, только нарты скрипят по снегу да ямщик бежит рядом со мной за нартами. Мы греемся в этой пробежке и мечтаем о тепле камелька.
Чем дальше на север забирают наши упряжки, тем разреженней, низкорослей и комлистей становится чахлый лес. В подлеске — кустарниковая береза, кустарниковая ива. Корою такой ивы на Чукотке дубят кожу. А в Анюйском районе дубленые тальниковой корой полушубки окрашены в приятный апельсиновый цвет.
Идет к концу морозная зима. Через несколько месяцев освободятся из льдов и наши корабли в Чаунской губе.
Там тоже показалось солнце.
Я смотрю на огненный багровый шар и любуюсь рассветом.
— Учугей! Самый хорошо! — говорит ямщик, показывая на солнце.
Мы понимаем друг друга.
— Сырдан! Светает! — говорит мне ямщик.
Да! Рассветает по всему советскому северу!
На станциях обычная суета и оживление. Когда отсыревшие меховые чулки-чижи перестают греть иззябшие ноги, приходится задерживаться дольше обычного, чтобы обсушиться у камелька, развесив на грядках и обувь, и одежду.
В углу одной из станций, так называют здесь обычный балаган, замечаю молодую женщину с ребенком.
Ребенку около двух лет, но мать кормит его грудью. И собирается кормить до трех лет. Это принято в тайге. Женщина приехала с ребенком издалека, за сто километров погостить к своим знакомым, поговорить — «покапсекать». Пятидесятиградусный мороз для нее не помеха. Вместе с ребенком, которого нельзя оставить дома, она, не задумываясь, отправилась в долгий путь. У станционных пожить интересно, здесь большая дорога, тракт, проезжие… А там, в глуши, где живет эта молодая женщина с ребенком, подолгу никто не бывает и нет никаких новостей.
С каждым днем крепчает мороз. Градусник показывает пятьдесят девять ниже нуля.
Из-за гололедицы и отсутствия ягеля дикие олени бегут косяками на юг. Якуты рассказывают, что осенью дикие олени-самцы отбили у них большое количество домашних самок.
В каждой юрте нас угощают мясом дикого оленя, рассказывают о небывалом набеге зайцев на Верхоянский тракт. Однажды близ Витима на Лене я видел такое же великое переселение белок. Что гнало их из тайги? Лесной пожар? Неурожай кедровых орехов? Голодовка? Переплывали они Лену большими тысячами, подняв высоко пушистые хвосты, точно парус. И много после того выбивало волной на ленский берег утонувших белок…
В первых же станках за Абыем слышим разговоры о «тарыне» — наледи.
— Юрах улахан тарын бар!
— Близка большая наледь!
Чем теплее, тем наледей меньше. Но как только ударят морозы, появляются наледи и страшат ездовых оленей голубыми, студеными озерами.
Мы кружим с ямщиком в туманах, нависших над многочисленными озерами, и деревья в ночном лесу вырастают из мглы перед самой нартой. Едва успеваешь уберечь ноги.
Часто сбиваемся с пути. Тогда ямщик уходит щупать торбазами и палкой потерянную, накатанную нартами дорожку, по которой легче ехать.
С горы на гору, с озера на озеро, из перелеска в перелесок нескончаем наш путь. За Истиняхом на горизонте вдруг вырастают причудливые изломанные очертания фиолетовых облаков. Они остроконечны, подобно пикам, и местами башенкообразны. Чем ближе подвигаемся к очередной станции, тем яснее становится, что это не облака, это горы, хребет, «мульчой камень», как любил говорить Атык. Впереди Тас-Хаях-Тах, северная часть хребта Черского.
Этот хребет состоит из ряда параллельных цепей, разделенных более или менее широкими продольными впадинами. Ширина хребта доходит до 95 километров. По занимаемой площади он равен Кавказу. На севере хребет круто обрывается к приморской низменности. Как часовые, стоят перед нами вершины-гольцы. Отдельные высоты Тас-Хаях-Таха достигают высоты 2 500 метров. Через этот хребет ведут перевалы Ходорот-Кыра (1 200 метров) и Сюгардинский (1 060 м). Нарты ползут и ползут в гору, а мы идем за ними следом, увязая в сыпучем, как песок, снегу.