На этот раз отец промолчал по поводу моей несдержанности. Мама вообще уже давно сидела так тихо, как будто ее и не было за столом.
— Зачем? — Май тяжело вздохнула. — Хотелось бы мне знать это наверняка. К сожалению, я не телепат и не пророк. Однако если забыть об отсутствии фактов и включить фантазию, могу предположить, например, что Франческа хочет власти. По себе знаю, что власть куда привлекательнее теплицы с огурцами.
— Но она и так могла бы со временем править Городом! С ее интеллектом система гарантирует ей попадание в Триумвират.
— Могла бы. Возможно, что-то из озвученных тобой условий ее не устраивает.
— Как это? — не понял я.
— Может быть, Фандбир не устраивает «со временем», может быть, «Триумвират».
— Вы полагаете, Фандбир хочет пойти против самих основ системы? — таким мрачным отца я никогда не видел.
Май рассмеялась.
— Нет, Марк. Это моя неудачная шутка, не более того, мы ведь говорим всего лишь о девочке, пусть и способной. На самом деле я подозреваю банальный юношеский бунт, который, по недосмотру директора Штолле, может иметь не самые приятные последствия.
Я растерялся. Только что, как мне казалось, я был свидетелем зарождающегося, невиданного Городом революционного движения, и вдруг — юношеский бунт. Это у них в секторе В такие шутки?
— Ох, вы посмотрите, сколько времени! — воскликнула вдруг Май. — Как же я злоупотребила вашим гостеприимством! Позвольте поблагодарить вас за приятное общество и вкуснейший ужин.
Советник как-то внезапно засобиралась. Я оторопело сидел, кивая, когда требовалось, и пытаясь собрать в кучку разбегающиеся мысли. Буквально через десять минут отец уже вышел провожать Май.
— У меня нет никаких сомнений в вашей объективности, директор. Уверена, что в отношении Эрика расследование было проведено безо всякой оглядки на ваше родство. Я отражу это в своем заключении, — услышали мы голос Май.
Ну вот, значит, зачем она приходила. Проверить отца. И ей хватило для этого обычной светской беседы? Или все-таки не совсем обычной? Так Май шутила по поводу замыслов Франчески или нет?
Я поднялся. Хотелось оказаться в своей комнате, чтобы хоть как-то все осмыслить.
— Эрик! — мама поймала меня за руку и заглянула мне в глаза.
Я понял, что она напугана. Куда сильнее, чем тогда, когда ждала меня после новостей об аресте Фреда.
— Ты чего, ма? Тут-то я точно ни при чем, — попытался успокоить ее я.
Она покачала головой.
— Эрик, сынок, — ма прикусила губу так, что я испугался, не пойдет ли кровь, — сынок, ради твоего же блага пообещай мне, что забудешь все, что слышал сегодня вечером!
— Ма, ну я же не маленький! Я прекрасно понимаю, что все сказанное — это конфиденциально, по работе отца. Я не такой тупой, я не стану об этом ни с кем трепаться.
— Нет, ты не понимаешь, — ма снова нервно покачала головой, — дало совсем не в этом. Забудь все ее слова! Просто забудь и не вспоминай никогда!
Мама так сжала мою руку, что я чуть не вскрикнул от боли.
— Мам, успокойся! Это все ерунда, Май же сама сказала! Да я и не помню уже половины! Конечно забуду! Не волнуйся.
Мама кивнула и обняла меня.
— Хорошо. Иди к себе.
Уже поднимаясь по лестнице, я заметил, что отец стоит у двери гостиной. Неужели он слышал наш разговор с ма? И не вмешался?
Я закрыл за собой дверь и сел перед компьютером. Голова просто раскалывалась. Фред, пересдача теста, Франческа, «Зеленый треугольник», Май. Какой кавардак!
Зачем советник вообще все это рассказала? Хотела посмотреть на мою реакцию? Или на реакцию отца? Она вообще сказала хоть слово правды? Тут я могу только гадать. Май когда-то была членом Триумвирата, а значит, ее умственные способности далеко за пределами моих скромных возможностей.
За всеми этими размышлениями я даже не сразу заметил, что мне пришло письмо. Мигал красный флажок «важное сообщение».
Я щелкнул мышкой и открыл файл.
Пришел ответ на мой запрос вакансии. В срок от трех до двадцати дней меня приглашали явиться в департамент кадров «Зеленого треугольника» для оформления на работу.
О предположениях, высказанных Май в тот вечер, я вспомнил только через двенадцать месяцев, когда ее прогнозы вдруг начали сбываться.
Этот первый год своей взрослой жизни я прожил отшельником. Хотя раньше я был довольно общительным, после переезда в сектор А мне хотелось молчать. Мое двойное тестирование, в котором я так и не сумел набрать заветный балл, казалось мне позорным фиаско, чем-то вроде клейма, правда о котором непременно всплывет, стоит мне сказать хоть одно лишнее слово.