— Я тоже буду скучать по тебе.
— Нет-нет. Просто нет! — она никогда не сдастся. Миссия не выполнена.
Девушки обмениваются ещё парой колкостей, а потом прощаются и Нура отсоединяется, и откладывает в сторону телефон.
— Эй, — застаёт она почти в полночь дядю в кухне. Не рассказала им, ехала со вчерашнего дня без остановок, дико устала. А по приезду, обняла родителей и больше ничего не нужно было, словно обрела умиротворение.
— Эй… — отзывается тот, улыбаясь, и протягивает ей бутылку с молоком. Знает, что нужно.
— Спасибо, — берёт девушка молоко и отпивает прямо из горлышка — дурацкая привычка их обоих. Увидь сейчас это тётя, наругала бы.
— Где бродила?
— В конюшне.
Девушка стянула с себя куртку и накинула на спинку стула. Осталась в смешной пижаме, которая сейчас, кажется, стала ещё больше, размера на два.
— Не спится?
— Выспалась.
Ник строит двусмысленную физиономию и облокачивается на стол, что между ними.
— Поболтаем? — спрашивает он, а седые лохматые брови встревожено подрагивают. — Просто скажи, что ничего страшного не произошло, умоляю…
— Нет, не волнуйся. Ничего не случилось.
— Но, я же знаю тебя. Ты сама на себя не похожа… так похудела. Приехала внезапно, не предупредив. И так странно вела себя в последнее время, совсем почти не общалась, не звонила… Уверен, это па́рево не из-за уроков. Дело в этом парне?
— Ник, — Нура не хочет говорить об Итане, но, похоже, придётся. — Хорошо, — решается. — Итан, он…
— Итан. — судорожно повторяет мужчина. — Маккбрайд.
В том, как он произносит это… Его имя, слышится такая суровость. В карих глазах дяди злость.
— Синичка…
— Нет, стой! — опережает его она поскорее. — Послушай, просто услышь меня! Просто посмотри на меня… Я ведь не ребёнок. Итан… Мы были влюблены.
— Да… Видел.
— Ты видел фотографии. Между нами всё было серьёзно. Очень.
Он стискивает челюсть. — Ну да…
— Да. А потом мы расстались. Расстались! И я не хочу это мусолить, не́чего! Это… больно и… Это просто случилось, и не важно, кто виноват. Он не обижал меня, успокойся, пожалуйста. Не обижал. И я… я не вернусь туда больше. Не вернусь в Чикаго… Не хочу!
Вроде достаточно ясно и доходчиво донесла, но он почему-то усмехнулся:
— Врушка.
— Что?..
— То! «Не хочу…» — передразнил. — Правда, что ли?
— Да!
— Врушка!!!
«Ненавижу… ненавижу, когда ты так делаешь».
И слёзы горячими ручьями потекли из глаз.
«Ненавижу, когда, правда, знаешь… Когда знаешь и видишь меня насквозь».
— Не могу-у. — выдавила, наконец-то, свою чёртову явь и развернулась, чтобы уйти.
— О-ой, — простонал Ник, не ожидая этой её, такой реакции… Думал, подразнить, вывести на разговор, а она расплакалась.
Шагнул быстро вперёд, обогнув стол, и, догнав у лестница, схватил в охапку и крепко прижал к груди.
— Прости, прости… Господи Боже, прости. Конечно же, ты давно не ребёнок, конечно. Ты так выросла, Синичка моя. Я просто не верю в это, до сих пор. И никогда, наверное, не поверю. Помнишь, что я сказал, когда этот паршивец, Донни, в первый раз появился на нашем пороге?
Нура прыснула сквозь слёзы в его домашнюю кофту.
— «Фу, что за дрищ?!»
— «Надеюсь, ты за него не выйдешь?»
Они засмеялись.
— Ну, так вот. Когда я увидел те ваши с ним фотографии… с этим Маккбрайдом. Первой мыслью было «Чёрт, он — тот, кто её у меня заберёт». «Это ОН! Чёрт возьми! Время… время пришло».
Дочь громко, в последний раз, всхлипнула, где-то возле его подмышки и подняла голову:
— Честно?
— Да. — угрюмо ответил Ник. — И сказать, кое-что ещё? Я так разочарован. Ведь он мне… Блин, он мне понравился… хренов лупоглазый, улыбака! И даже ведь, нифинды не красавчик… что ты в нём нашла, не понимаю?! И тётя твоя ещё тоже, масло подливает.
Он забавно пофыркал немного.
— Но, с ним… с этим парнем, ты выглядела так иначе, по-другому счастливой. В это я верю — в то, что было всё действительно сильно и взаправду. Что он достойный.
— Когда он был рядом… я ощущала его любовь, и я была на седьмом небе. А теперь его нет, и я чувствую, что я никто.
— Печально, что всё закончилось. Посмотри-ка на меня, — коснулся дядя её подбородка. — Так бывает. Вот увидишь, когда ты встретишь ещё кого-то, потом будешь вспоминать этот период своей жизни… вспоминать Его… и тебе будет странно, потому что будет казаться, что все эти переживания были напрасными, преувеличенными. Надуманными.
— Разве такое возможно выдумать?
— Просто потерпи…
— Не-ет. Оно есть и всё… и я не хочу, чтобы это проходило. И не хочу встречать кого-то другого… Не возможно чувствовать такое к двум разным людям, не верю. И я не хочу забывать. Это слишком… нужное. Пусть и так плохо сейчас. Я всегда буду любить его.
— Моя милая, — обнимает он её ещё сильнее. — Ну, что ж. Вот она — чёрно-белая Любовь. Невообразимо-головокружительная и уничтожающая. Но это не просто название какого-то там чувства. Любовь — это твоё солнце каждый день, воздух, все твои утра и всё время. Оно внутри тебя, всегда, и никогда не исчезнет… лишь немного изменится, превратится в другое. Оно изменит вас до неузнаваемости… уже изменило. И вы не будете прежними. И раз это случилось, хочется верить, что так было нужно. И я не осуждаю твоё решение не ехать обратно, не можешь — не надо! Мне же лучше — моя Синичка рядом! Но… но я достану, на всякий случай, моё ружьё из футляра, потому что… у меня странное предчувствие.
22 декабря. Чикаго. «Уголовный Суд Округа Кук», 12:20 дня.
Дуф-дуф-дуф! — оглушительно долбит деревянный молоток, призывая к тишине.
— Порядок в зале! — кричит судья. — Цыц! А вы, мистер Адамс, — тычет молотком в «прыгающего» перед судейским местом, адвоката противника, — Хоть на люстре висите, что угодно делайте… Но не смейте трясти на меня пальцем!!! Трясите на него! — указывает на сидевшего слева опрашиваемого. — Это же он, по-вашему, неправду говорит!
— Простите, Ваша честь.
— Да. Последнее предупреждение! Продолжим… Мистер Леви?
— Д-да? — заикается свидетель.
— Что «д-да»? Продолжайте! Дальше-дальше… В ходе ваших прошлых показаний, вы утверждали, что видели, как обвиняемый, сам, лично, своей собственной рукой поставил ту самую подпись…
Закрытое слушанье. Без СМИ, без присяжных.
Полупустой зал, Итан через несколько стульев от матери. Ричард с мисс Дивер, сидят спиной к ним, впереди, в окружении армии ещё нескольких юристов. Правее, всю сторону обвинения, занимает «обиженный» истец, в лице бывшего партнёра «MacKbraid Petroleum industries» — господина Ньюмана. Мэтью у выхода, стоит у стены и чему-то довольно ухмыляется.
— Н-нет.
— О, как неожиданно! Уже «н-нет»? Вы уверены? Пять минут назад, вы заявляли обратное!
— Я так не заявлял! Я сказал, что мистер Маккбрайд находился за своим столом в тот момент, когда я вошёл в его кабинет. Он подписывал стопку бумаг, которую я должен был забрать… как обычно, в это самое время, каждый день. Я не уверен, что тот договор был среди них.
— Можно вопросик, Ваша честь? — тянет руку адвокат противника и, на короткий одобрительный кивок судьи, подходит ближе к стойке. — Мистер Леви, допустим, вы не видели, что подписывал в тот момент ваш Босс, но вы видели, кто ещё при этом присутствовал? Что вы молчите, воды в рот набрали? В кабинете ещё кто-то был в тот момент, кроме мистера Маккбрайда?
— Там был… там был мистер Уильямс, сэр.
Уильямс прямо за Ричардом, напрягает плечи.
— Это что-то доказывает? — усмехается Наоми.
— А какая ещё здесь может быть связь?
— Да какая угодно! Проездом был, забежал на чай, семьями дружат… Какое нам дело? Проверено, что эти двое давно общаются и владеют общей благотворительной компанией.
— Вот! И вы сами ответили на свой вопрос — это сговор.