— Небось, нет, — отрезала она, и сама испугалась своей дерзости.
Любой здравомыслящий человек понял бы, что разговор завязать не удастся. Бабушка зашипела:
— Полина, как ты разговариваешь? Сейчас же ответь нормально.
— У меня тройки по физике и по геометрии, — добавила Полина, не глядя на Николая.
— Это ничего. Зачем женщине физика? Женщина должна знать, как обед сварить, да как мужа ублажить, верно я говорю?
Полина промолчала. Николай крякнул и отошел к мангалу.
— Что с тобой такое? — удивилась бабушка.
— Ничего. Домой хочу. Надоел мне твой У., скукотища.
— Полина! Давай-ка без выкрутасов. Вот барыня! Ее кормят, поют, развлекают, а ей, видите ли, скучно! Скоро поедешь домой, будешь там сидеть в четырех стенах, сколько хочешь. А пока кончай огрызаться. Нас в гости пригласили, носятся с нами, а ты себя так ведешь. Некультурно!
Рассердившись, Полина бросила нож и ушла. В машине она взяла дневник. На почти отвесном, изрытом ласточкиными гнездами берегу, под сутулой ивой, было очень подходящее место для того, чтобы предаться размышлениям о никчемности собственного существования. Полина села на краю. Под ногами ворочалась мутная желтая река, купаться в которой совсем не хотелось.
Более одинокого человека не было во всем мире! Хрупкое создание, заброшенное злой судьбой за тысячи километров от родного дома, некому излить душу, и никто не любит её, никто-никто на свете! Полина была на грани того, чтобы впасть в «мировую скорбь» (это выражение она вычитала однажды в детской книжке «Гномобиль» и присвоила без зазрения совести). Как хорошо было бы теперь оказаться в своей комнате, среди знакомых вещей, позвонить Наташке и болтать целый час!
Полина открыла дневник. «Почему почти всегда приходится делать то, что не хочется? Почему надо слушать всех, кроме себя? Путешествие мое обернулось только жарой и несуразицей. Глупо, ой глупо было ожидать чего-нибудь путного (смешное слово) от подобного захолустья. Какие могут быть приключения там, где одни старушки, щи и мексиканские сериалы по вечерам? Позавчера хотела съездить в город, дойти хотя бы до дома, где ПУШКИН ПРОЖИЛ ЦЕЛЫХ ДВА ДНЯ, но все замахали на меня руками — да как же ты одна, да вдруг что случится, подожди, вот придет Коля, свозит тебя. Только Коли мне и не хватало! К счастью, он так и не явился. Я открыла для него английский алфавит. Бедолага был уверен, что каждая буква переводится на русский. Сначала-то все более-менее укладывается в его систему, ну а как быть с W? Написала ему транскрипцию по-русски и велела выучить. Такие вот развлечения. Ну да ладно. Просто время великих страстей еще не пришло, а когда оно, наконец, придет, сегодняшние переживания над рекой покажутся мне просто смешными. В такие вот гнусные моменты только этим и остается утешаться. Помнится, я так убивалась насчет зря истраченного первого поцелуя! А сейчас мне абсолютно все равно…».
Тем не менее, эта мысль резанула сердце. И снова проклюнулись воспоминания, от которых ей долгое время было не по себе.
Поцелуй был истрачен на Харю — барабанщика группы «Свинцовые гробы». Харю в миру звали Федя, но об этом не помнил никто, даже он сам. На концерт Полину позвала Наташка, когда узнала, что там будет Андроид, она хотела «совершенно случайно» попасться ему на глаза, но одна идти побаивалась. Это было в прошлом году, они тогда встречались лишь в Наташкиных мечтах, дачный сезон недавно закончился отвальной вечеринкой, во время которой она и осознала, что до следующего лета еще очень-очень далеко. Родителям Наташка наврала, что идет с классом на «Три сестры». Полине в целях конспирации пришлось сделать то же самое (на сковороде потрескивают оладьи, Полина, чтобы не смотреть бабушке в глаза, кричит из комнаты: «Мы завтра в театр идем!», краснеет и мысленно уверяет кого-то, что это в последний раз).
Красить глаза черным-черно и переодеваться в рваные джинсы пришлось на лестнице. Казалось, все соседи припали к дверным глазкам. У метро они с Наташкой купили по эскимо, довольные, летели по улице, заглядываясь на свои отражения в витринах, которые показывали им очаровательных Беляночку и Розочку — 1994.
— Ты уверена, что мы его найдем? — спросила Полина.
Вопрос был не праздный. У входа в клуб «Табу»[10] скопилась изрядная толпа граждан, и все они, как один, были в косухах и с хаерами. На дверях висел плакат: сверху залитая кровью черепушка, а под ней надпись: Death wants a New Victim!
— Ой, мамочки, вот же он, — сказала Наташка и показала пальцем на одну из косух, — как я выгляжу?