– Или присяга для вас ничего не значит? – повысил голос Шарп. – Я скажу, что думает о вас остальная часть этой армии, под которой я имею в виду и коннахтских рейнджеров, и инскиллингских драгун, и Королевский ирландский полк, и Королевский полк графства Даун, и собственный Ирландский полк принца Уэльского, и Типперэрийский полк, и полк графства Дублин, и Ирландский полк герцога Йорка. Они говорят, что вы слабаки. Они говорят, что вы напудренные солдатики, годные для того, чтобы охранять ночные горшки во дворце, но не годные для войны. Они говорят, что вы сбежали из Ирландии и сбежите отсюда. Они говорят, что пользы от вас в армии, как от хора монахинь. Они говорят, что вы избалованные франты. Но это изменится, потому что однажды мы с вами пойдем вместе в бой, и в этот день вам придется показать себя с лучшей стороны!
Шарп терпеть не мог произносить речи, но на этот раз солдаты слушали его внимательно, или, быть может, три кастрированных трупа пробудили интерес. Как бы то ни было, слова капитана упали не на каменистую землю. Он указал на восток.
– Там… – Шарп снял с оглобли шлем, – есть человек по имени Лу, француз, командир бригады, которую называют Волчьей. Они носят эти шлемы и оставляют метку на тех, кого убивают. Поэтому мы убьем их. Мы докажем, что в мире нет французского полка, который может противостоять ирландской роте, и мы сделаем это вместе. Сделаем, потому что это ваша война, и ваш единственный выбор таков: умереть, как кастрированные псы, или драться, как мужчины. А теперь решайте сами, что вы собираетесь сделать. Сержант Харпер!
– Сэр!
– Полчаса на завтрак. Похоронную команду для этих троих, а потом за работу.
– Есть, сэр! – Харрис пытался заглянуть Шарпу в глаза, но капитан отвернулся.
– Ни слова, Харрис. – Он ткнул шлемом в живот стрелку. – Ни единого, черт тебя дери, слова!
Капитан Донахью перехватил Шарпа, когда тот шел от крепостной стены.
– Как мы будем воевать без мушкетов?
– Я достану вам мушкеты, Донахью.
– Каким образом?
– Таким, каким солдат достает все, что ему не положено, – сказал Шарп. – Украду.
В ту ночь никто не подался в бега.
А на следующее утро, хотя Шарп об этом еще не подозревал, начались неприятности.
– Дела плохи, Шарп, – сказал полковник Рансимен. – Да, старина, дела совсем плохи.
– Что такое, генерал?
– Вы не слышали?
– Насчет мушкетов? – спросил Шарп, полагая, что Рансимен имеет в виду свою поездку в штаб армии, завершившуюся ожидаемым отказом.
Рансимен и Кили возвратились без мушкетов, без боеприпасов, без одеял, без курительных трубок, без башмаков, без ранцев и даже без обещания выплатить задержанное жалованье. Скупость Веллингтона объяснялась, несомненно, желанием вырвать у Ирландской королевской роты клыки, но для Шарпа она создавала неприятную проблему. Он пытался поднять боевой дух гвардейцев, да только без оружия и снаряжения эта попытка была заранее обречена на неудачу. Хуже того, Шарп знал, насколько близок враг, и его вряд ли могло утешить то соображение, что разгром Ирландской королевской роты был частью плана Хогана, поскольку стрелку и самому пришлось бы разделить судьбу гвардейцев. Хоган мог мечтать о развале Ирландской королевской роты, но Шарпу она была нужна вооруженной, обученной и грозной силой на случай, если генералу Лу вздумается напасть на крепость.
– Я не о мушкетах, Шарп, – вздохнул Рансимен, – я о новостях из Ирландии. Вы в самом деле не слышали?
– Нет, сэр.
Рансимен покачал головой, отчего у него затрясся второй подбородок:
– Похоже, в Ирландии новая заваруха. Дела обстоят чертовски плохо. Треклятые мятежники учинили беспорядки, войска ответили, погибли женщины и дети. Река Эрн запружена трупами возле деревни Беллик. Ходят слухи об изнасилованиях. Боже правый! Я-то полагал, что в девяносто восьмом ирландский кризис уладили раз и навсегда, но, похоже, это не так. Чертовы паписты снова бунтуют. Боже правый! И почему Господь позволяет им такое? Они испытывают нас, добрых христиан. Ну ничего. – Рансимен вздохнул. – Придется проломить несколько черепов, как мы это сделали, когда в девяносто восьмом восстал Тон.
Шарп подумал, что, если средство оказалось негодным в 1798 году, то, скорее всего, оно не спасет и в 1811-м, но счел за лучшее не делиться соображениями.
– Если об этом услышат ирландские части, генерал, – сказал он вместо этого, – у нас здесь тоже могут случиться неприятности.