– Да. Ну, в смысле, это же твои чаевые. Тебе решать, что с ними делать.
– Конечно. Но вообще-то предполагается, что мы ими делимся.
– Если ты считаешь, что это несправедливо, то я пойму.
Я всплеснула руками.
– Ты должен разозлиться на меня. Тогда я смогу на тебя накричать, и мне станет легче.
– И почему же тебе станет лучше? – смеется он.
– Потому что мне хочется на кого-нибудь накричать!
Рухнув на диванчик, я начинаю скрести потрескавшуюся часть столешницы. Бен садится напротив и ставит между нами тарелку с печеньем. Это подарок или преграда? Кто его знает.
– На кого ты на самом деле хочешь накричать?
– Хм. Даже не знаю. На Кенди, наверное. И уж точно на ее тупого жуткого парня. И еще иногда на маму и Рика. Я бы поделилась с тобой чаевыми, но у меня их нет. Получается, я весь вечер проработала просто так.
Я опустила голову на стол.
– Никто не оставил тебе чаевых? – в голосе Бена наконец-то послышались гневные нотки.
– Все оставили мне чаевые. Но я отдала их Кенди.
– Ну, ты заслужила печенье.
– Я не люблю имбирное печенье.
– Просто ты никогда не пробовала мое имбирное печенье.
Я прищурилась.
– Это что, особый поварской подкат?
Бен краснеет. Пока он судорожно пытается придумать ответ, его щеки розовеют все больше, и это выглядит так мило, просто невыносимо. Не выдержав, я хватаю печенье, чтобы разрядить обстановку.
– Dios mío![38] Что ты туда добавил? Там что, дурь? Имбирное печенье должно быть твердым и хрустящим. А не вкусным. Оно ненормальное.
Мягкое, но не как торт, а скорее, как идеальное сахарное печенье. Специи ласкают вкусовые рецепторы, но не перегружают их, сахарная пудра оттеняет свежий имбирь, и в целом печенье получилось теплым, прекрасным, по-настоящему рождественским. Тот самый вкус из детства, почти забытый. Как у него это получилось?
– Теперь веришь? – спросил Бен. – Никаких подкатов.
– Хорошо, а то это был бы полный отстой.
Беру еще одно печенье и откидываюсь на спинку уютного диванчика. Обычно в конце смены во всем теле тяжесть, вялость и сонливость. Но сейчас я ощущаю себя такой легкой, воздушной. Прямо, как это печенье.
Так что, пожалуй, возьму еще одно. И, раз уж я сегодня щедрая, побуду милой с Беном. Это не так уж сложно, в конце концов. Он же добрый. И даже если бы он не был единственным в Кристмасе парнем примерно моего возраста, то все равно, наверное, оказался бы самым симпатичным.
– Всем понравилась твоя еда.
– Я рад, – чуть смущенно, но радостно отозвался Бен.
Я тоже рада. Благодаря ему время, оставшееся до моего побега отсюда, станет куда более терпимым. Возможно, даже интригующим.
– Так где ты научился готовить?
– В колонии.
Резко выпрямляюсь.
– В колонии? В смысле, для несовершеннолетних?
Он кивает все с тем же приятным, открытым выражением лица.
– Когда ты был в колонии? За что? Мама переманила тебя прямо у них с кухни или как? Я знала, что ты согласился здесь работать не просто так.
Он смеется.
– Меня выпустили шесть месяцев назад. Я подал заявку сюда, потому что люблю Рождество. И мне показалось, что это… судьба. Счастливый случай или что-то вроде. И мне не нравится вспоминать, каким я был, так что, если можно, я бы лучше не говорил об этом. Скажу только, что сидел я не за насилие.
Изнываю под тяжестью собственного любопытства.
– Хорошо. Но любопытство меня убьет.
– Не убьет. И я тоже не убью. Потому что, опять же, никакого насилия.
Смахиваю несколько крошек в его сторону.
– Пора приниматься за уборку.
Встаю, потягиваюсь и снимаю фартук. Бен пристально смотрит на меня. Я поднимаю брови, и он тут же смущается и отводит взгляд. Хорошо все-таки, что я сегодня не надела униформу.
Оглядываю фронт предстоящих работ. Ну что, не так уж страшно. Главное – это посуда, но сначала, пожалуй, помою полы и протру столы.
Выключаю аудиосистему посреди «Baby, It’s Cold Outside».
– Спасибо! – кричит Бен с кухни. – Это не песня, а ужас какой-то.
– Вот именно.
– А знаешь, какая еще – просто кошмар? «Santa Claus Is Coming to Town».
– Санта в роли Большого Брата? Только представь плакаты, которые смотрят на тебя с каждой стены. САНТА СЛЕДИТ ЗА ТОБОЙ.
– Мне нравится Рождество, но Санта – жуткий.
– Вот это да! Никто больше этого не понимает. Если кто вдруг будет наблюдать за мной, пока я сплю, то пусть уж лучше это будет страстный вампир, а не то я вызову копов.
Бен смеется и начинает греметь тарелками. Наверное, готовит что-то на завтра. Надеваю наушники и принимаюсь за уборку, пританцовывая под Daft Punk. Кенди открыла их для меня в те времена, когда ей еще нравилась музыка. Закончив наводить порядок, я качу желтое ведро со шваброй на кухню. Устала – сил нет, и так неохота мыть посуду.