Но на кухне царит чистота. Все тарелки вымыты и расставлены по местам, стойки протерты. Даже ручки громадного морозильника продезинфицированы. Осталось только несколько поддонов с тестом, которое должно подняться за ночь, но мне тут больше нечего делать. На двери вижу записку с большим неуклюжим веселым лицом, нарисованным от руки.
Я прикрываю рот, стараясь спрятать улыбку. Ведь мне не нравится Кристмас, а значит, тут ни на кого нельзя западать. Даже на талантливых поваров с кривоватыми носами.
Обычно я стараюсь подольше задержаться в школе после занятий. Шкафчик, туалет, библиотека – и только потом еле-еле плетусь к машине. Но в понедельник я почти запрыгиваю в нее.
«Ты с нетерпением ждешь чаевых, – напоминаю себе. – А не встречи с поваром».
Когда я распахиваю дверцу, Рик подпрыгивает от неожиданности. Я застегиваю ремень безопасности, а он неуклюже пытается вытащить кассету, которая уже стоит в проигрывателе. «Quieras bailar conmigo?» – медленно произносит мягкий женский голос. Пауза, и Рику наконец-то удается извлечь кассету.
– Что это было? – спрашиваю я, протягивая руку за кассетой. – Ты… учишь испанский?
– Нет. Ничего.
Спрятав запись в карман застегнутой на все пуговицы рубашки, Рик откашливается и заводит мотор. Я наблюдаю за ним с подозрением, но он даже не смотрит на меня. Испанский – это моя территория. То, что есть общего у нас с мамой, а не с Риком. Даже если она со мной больше на нем не разговаривает. Я не хочу, чтобы он в это вмешивался.
По мере нашего приближения к Кристмасу я наклоняюсь вперед, подскакивая от нетерпения. Теперь уже Рик смотрит на меня с подозрением. Смутившись, я собираю свою сумку. Ни разу еще я не была так счастлива выбраться из машины. Когда мы с Риком притворяемся, что не замечаем друг друга, поездка тянется долго. Но когда мы оба ведем себя странно, она становится просто бесконечной.
Приняв душ, я экспериментирую с макияжем и, наконец, радостно насвистывая, выскакиваю на работу на десять минут раньше.
Все это исключительно ради чаевых.
– Хо-хо-хо тебе, толстое брюхо, – поглаживаю игрушечного Санту по макушке.
В кафе царит оживление. Это уже не мертвая зона, как раньше. Кенди принимает заказы. Она уже два дня подряд задерживалась допоздна, чтобы справиться с необычным наплывом посетителей, хотя ей то и дело приходится бегать в туалет, потому что ее тошнит. Сегодня она выглядит выжатой, как лимон.
Сидя за стойкой, Энджел улыбается мне.
– Hola, Мария!
Никогда еще не видела его зубов, а тем более улыбку. Я-то думала, что он всегда хмурится.
– Принести вам что-нибудь?
Надеюсь, по мне не видно, как я растерянна и нервничаю.
– Не торопись, chica, ты же только что пришла.
– Да. Спасибо.
Влетаю в кухню.
– Что ты сделал с Энджелом?
Пожав плечами, Бен довольно потирает ладони.
– Ему был необходим хороший обед.
– Ну да, конечно. Последние три года он только бурчал, делая заказ, а теперь называет меня chica и улыбается.
– Ага.
– Ладно, давай начистоту. Ты наркотой торгуешь? И за это угодил в колонию?
Бен смеется, помешивая что-то на плите.
– Нет. Дело не в наркотиках.
– Уверена, ты добавляешь в печенье что-то нелегальное.
– Корица не запрещена законом.
– Назови так свои мемуары.
Неохотно надеваю униформу поверх майки и легинсов. Кенди возвращается на кухню, когда я отмечаю время прихода на работу.
– Эй! – ясные глаза Бена полны надежды. – Я приготовил тут для тебя кое-что.
– Нет, спасибо, – она прижимает руку к животу.
– Думаю, это поможет.
Дождавшись, пока она снимет фартук и сложит униформу, Бен протягивает ей пакет с едой на вынос.
– Ладно. До завтра, – взяв пакет, она выходит из закусочной.
Бен танцующей походкой идет к окну – и сразу сникает, опускает плечи от разочарования.
– Она отдала его Джерри, да? – спрашиваю я.
– Это было не для него, а для нее, – хмурится Бен. – Завтра приготовлю ей что-нибудь в начале смены.
Следующие несколько часов игрушечный Санта твердит гостям «хо-хо-хо», а я мечусь, обслуживая их. Бен готовит в основном то, что ему заказывают, и никто не жалуется. Мои ноги гудят от беготни, но карманы пухнут от чаевых.