Телевизор замолкает. Рик возвращается на кухню, засунув руки глубоко в карманы джинсов.
– Как насчет Рождественского утра?
Мама смеется, вытирая слезы.
– Тут уже пахнет Рождеством. Мария приготовила рисовый пудинг.
Она наклоняется над своей тарелкой и глубоко вдыхает. Я скрещиваю пальцы, надеясь, что все сделала правильно.
– Mi abuela[42] раньше так его готовила. Потом мы пели, а чуть позже съедали апельсин. Рисовый пудинг и апельсины, – мама улыбается, и слезы радости текут у нее по щекам. – Этот пудинг просто идеален. Честно говоря, я уже и забыла, как он должен пахнуть.
Она пробует кусочек, счастливо вздыхает и кладет голову мне на плечо. Я понятия не имею, каким должен быть этот пудинг, но мне нравится то, что я приготовила. Если бы я описывала его, я бы сказала только одно: теплый, идеально теплый. И чувствуя его во рту, я начинаю понимать, каким маме запомнилось ощущение Рождества.
Рик уже съел свою порцию. Откашлявшись, он произносит, тщательно выговаривая каждое слово:
– Muchas gracias. Esta comida es muy buena. Me gusta.[43]
Мама открывает рот от удивления. Я тоже смотрю на него изумленно. А Рик с испуганным видом продолжает:
– Yo estoy aprendiendo español. Para hablar contigo. Por que… te amo.[44]
Мама плачет, и Рику становится еще страшнее.
– Я что-то не так сказал? – спрашивает он.
– Нет! – вскрикиваю я, понимая, что он не пытался ничего у меня забрать. Он просто пытался войти в нашу жизнь.
– Это было замечательно, – смогла наконец выговорить мама. – Muy, muy bien.[45]
Рик облегченно вздыхает, весь мокрый. Перенервничал, наверное. Как мило! Поверить не могу, что думаю так о Рике.
Смотрю на маму. Впервые за несколько лет я по-настоящему смотрю на нее. Она прекрасна. Милая, мягкая и теплая. Интересно, как мы могли так долго не разговаривать о том, что действительно важно. И почему мне понадобилась кастрюля с пудингом, чтобы понять, что мама здесь, рядом со мной. И пусть она никогда не любила нежничать, но всегда была рядом. И делала для меня все, что могла.
– Это тебе, – Рик придвигает ко мне листок бумаги, а мама встает у него за спиной, сжимая его плечо. Тут какой-то набор цифр… Нет, это банковский счет. Сберегательный счет на сорок тысяч долларов.
На мое имя.
– Как? Что? Откуда это?
– Я же сказала, – поясняет мама, – Рик начал откладывать деньги с того дня, как мы стали жить вместе. Каждый излишек, все, что нам не нужно было для жизни.
– Но… я не могу… А как же вы? Шахта не будет работать вечно. У вас не останется никаких сбережений!
Я каждый заработанный цент откладывала, чтобы сбежать далеко-далеко, в пустое будущее. А они каждый заработанный цент откладывали на то, чтобы мое будущее было лучше, чем то, что досталось им от родителей.
Я самый ужасный человек в мире.
Я рыдаю – и от благодарности, и от чувства вины.
– У нас все будет в порядке, – говорит мама. – Шахта протянет еще несколько лет.
– Мы сможем найти работу где угодно, – голос Рика звучит мягко и ровно. Мне он всегда казался монотонным, а на самом деле он нежный, как рисовый пудинг. – Где бы ты ни оказалась, мы сможем переехать туда и найти работу.
– Но ведь твой дом – здесь, – говорю я.
Рик удивленно вскидывает брови.
– Мой дом там, где вы. Tu… eres mi casa[46]. Наверно, я что-то напутал, – он хмурится.
Я сжимаю их обоих в объятиях. Рик откашливается – очевидно, ему неловко. Но мне все равно.
Я ошибалась.
Столько лет ошибалась.
Как же здорово ошибаться.
В канун Рождества я показываюсь на работе и вижу, как Бен поливает белым шоколадом веточку перечной мяты, опять бормоча себе что-то под нос. Похоже, он совсем не спал.
– Ты замечательный! – обхватываю его сзади.
Он вздрагивает.
– Что же я сделал?
– Рисовый пудинг! Он был просто идеален!
Бен осторожно накрывает мои руки своими.
– Это же ты его приготовила, помнишь?
– Только потому, что ты одолжил мне свою магию.
Наверно, я обнимаю его слишком долго. Нехотя выпускаю его из объятий и указываю на веточку перечной мяты.
– А это зачем?
– Я подумал, может, Кенди это понравится. Не знаю. Я не могу… ничего не получается. С ней ничего не выходит, – понурив голову, он усмехается так горько, что у меня сжимается сердце. – Может, у меня и нет никакой магии. Наверно, это все глупости.