– Бабушка? – оживившись, спрашивает старший мальчик.
Лицо матери смягчается.
– Да. – Она прикасается к бледно-желтой тарелке. – Даже выглядит, как одна из ее тарелок для духовки. Так странно! Знаете, что? Оставьте это, пожалуйста.
– Правда? – с удивлением переспрашиваю я.
– Да. Можно нам еще пару тарелок?
– Конечно!
Забежав за стойку, я хватаю четыре тарелки, столовые приборы и мчусь обратно. Женщина увлеченно рассказывает детям об игре «охота за сокровищами», которую устраивали на ее день рождения. Дети успокоились: старшие перестали ныть, младший хрустит хлопьями, а самый маленький довольно потягивает шоколадное молоко. А их мать выглядит помолодевшей лет на десять.
– Принести вам еще что-нибудь?
– Спасибо, все и так идеально, – радостно кивает она.
Я удаляюсь с легким сердцем, но в некотором замешательстве. Почему новый повар это приготовил?
Может, тут был кто-то еще? Распахиваю дверь на кухню, чтобы узнать, в чем дело… и радуюсь, что мой рот уже открыт, иначе мне не удалось бы скрыть отвисшую челюсть.
Новый повар не какой-нибудь пузатый бездельник и заядлый курильщик лет шестидесяти. Он высокий, а из-за нелепого поварского колпака выглядит еще выше. Худой, слегка сутулый, поэтому кажется, что он занимает меньше места, чем на самом деле. Брови густые, темные. Складка, которая пролегла между ними, должна была бы придать ему озабоченный вид, но его лицо излучало природное обаяние. Может, из-за чуть наморщенного, как будто в улыбке, носа.
О, и еще он не старый. Ему лет двадцать, не больше.
О, и еще он весьма привлекателен.
– Привет! – Повар поднимает взгляд от того, что кипит на плите. Он улыбается, и все его лицо озаряется таким светом, что любое другое выражение на нем кажется лишним.
Я вдруг замечаю, что невольно улыбаюсь в ответ, и тут же беру себя в руки, чтобы не выглядеть полной дурой.
– Привет. Так ты наш новый повар? – Спрашивать парня, который готовит, не он ли новый повар? Ты серьезно?
– Ага! Отличное местечко, правда?
– М-м… Я не услышала в твоих словах сарказма. Это странно.
Он смеется.
– Просто поверить не мог в свою удачу, когда меня наняли.
Возможно, я еще плохо его знаю, поэтому не могу понять, когда он шутит. Он ведь не может искренне так считать.
Сняв кастрюлю с плиты, он вытирает руки насухо и одну протягивает мне.
– Я Бен.
– Мария.
Ладонь у него большая. Смутившись, отдергиваю руку первой. Понятия не имею, как я сейчас выгляжу. Даже в зеркало не посмотрела, прежде чем явиться сюда, ведь я никак не ожидала увидеть тут такое.
Нет, с этим парнем точно что-то не так. Совсем не так. С чего он вдруг решил, что ему повезло с работой?
Входная дверь открывается, позвякивая, и Санта набрасывается на очередного посетителя. Бен возвращается к тому, что он готовил – видимо, просто так, а не для кого-то конкретно, – а я выхожу в зал. Тут все еще пусто, если не считать семьи, которая, кажется, замечательно проводит время. Проверив, все ли у них в порядке, я снова возвращаюсь к Бену и облокачиваюсь на стойку так непринужденно, как только могу. Но теперь кухня вызывает странное чувство. От утешительной обыденности не осталось и следа. Бен превратил ее в нечто неведомое.
– Так кто заказал макароны? – спросила я.
– Они были нужны для второго столика.
– Да. Но та женщина их не заказывала.
Бен пожимает плечами – мол, сам не знаю, как это вышло, но в уголках его губ прячется улыбка.
– Им ведь понравилось.
Он не спрашивает, а утверждает.
– Они в восторге. Ты хоть заглядывал в меню? Там нет запеченных макарон. Наверное, потому, что Дотти не знала, что их можно подавать на Рождество.
Фирменное блюдо Дотти – салат «Счастье Рудольфа»: кочанный салат, сливочный соус, а сверху – помидорка-черри.
Бен снова пожимает плечами и на этот раз не прячет улыбку.
– Первый день на новом месте. Потом разберусь, что к чему.
– Может, тебе и не нужно разбираться. Это блюдо выглядело гораздо аппетитнее, чем все, что тут готовили раньше.
Кенди нет на месте, и я неохотно снимаю с гвоздя форму: красное платье из полиэстера, которое плохо на мне сидит, и фартук в красно-белую полоску. А еще мы носим ободки с блестящими оленьими рогами.
Круглый год.
Дверь в женский туалет всегда липкая, поэтому я толкаю ее плечом – и чуть не попадаю в Кенди, склонившуюся над раковиной.
– Ой, прости! Я думала, тут никого нет.