Но с нашим Халком не так-то просто договориться. Жозефина одной рукой хватает Святошу за ворот и приподнимает над полом. Преподобные ножки пытаются дотянуться до пола носочками и не достают. В бою без правил она бы победила.
– На территорию монастыря Святого Павла вход с оружием запрещен, – раздается голос Авроры.
– Это не оружие.
– Значит, вы на палку просто опирались, и не было трех касаний?
– Да что вы, все… – хрипит Преподобный и потихоньку синеет.
Жозефина его аккуратненько встряхивает.
То ли монашкам действительно за меня обидно, то ли они просто очень хотят от меня избавиться. Прям так, чтоб раз и навсегда. Но продавливают они настойчиво.
Богомол примеривается, явно собираясь разогнать девичье сборище шестом, но меняет решение и лепечет посиневшими губами:
– Хорошо. Согласен. В псалмах она не ошиблась. Может мне ассистировать.
Я уже не могу скрыть победной улыбки.
Вокруг раздаются одобрительные крики. Девочки по очереди подходят и обнимают меня. Даже старушка Аврора. Она больше всех радуется.
Последним извиняется Святоша. И крестом меня осеняет.
Он очень старается сохранить лицо. Но по дрожанию в углу рта понятно, что он видел мою улыбку. И притворство тоже разгадал.
Но симулирую я замечательно. Особенно вывих лодыжки. Это профессиональное. Этому каждый игрок сборной учится в первую очередь.
А у кого нет доказательств, тот – Константин.
10. Топор и парочка старушек
Одержимый ребенок выглядит совсем обычно. Не капает черной слюной на пол, не носится по стенам. Он тихонько хихикает, иногда переходя на хохот.
Веселый такой мальчик шести лет.
Только слишком веселый. Именно поэтому позвали Константина.
– Он не ест. Пьет только молоко. И… сами видите… – мать мальчика размазывает по лицу слезы. Выглядит это мерзко и неприятно. Гораздо хуже, чем хихикающий пацан.
– Почему сразу не сообщили?
– Не поняла я сразу. Он же спокойный.
Именно в этот момент ребенок демонстрирует гиенье лаянье и адский хохот. С распространением слюны на окружающих. Да ему можно в кино озвучивать злодеев.
– Какие еще изменения в поведении?
Смотрю на Святошу с невольным уважением. Сейчас он ведет себя, как грамотный полицейский. Четко формулирует вопросы, говорит по существу, не впаривает бедной матери брошюрки с адресом монастыря и не склоняет к ежесекундному визиту в церковь.
Мать мальчика – широкая, властная женщина с грубыми руками. Отец – работник мануфактуры, бородатый и лохматый настолько, что брови срослись, закрыв глаза. Две маленькие злобные точки светятся из глубины черных немытых волос. Типичная неблагополучная семья живет в страшном древнейшем домике на краю города. Из каждого угла воняет бедностью, апатией, Гюго и Достоевским. Сюда бы топор и парочку старушек…
Пока Константин ведет допрос, я вспоминаю сериалы про бандитский Петербург и Бригаду. Надо осмотреть дом, проверить личные вещи. Что еще?
Никогда не любил полицию.
И я остаюсь сидеть рядом с юным Джокером, привязанным к кровати за руку. Мальчика жалко. Он просто смеётся, а они его сразу веревкой. Как козу, какую-то.
– Может, ему просто весело?
На меня с недоумением смотрят три пары глаз. А пацан опять смеётся. Мать подбегает и суёт в рот сыну кляп.
Я бы тоже заболел, если бы со мной так обращались.
– На самом деле, он спокойный мальчик, – мать нервно вытирает руки о подол платья. Зовут ее Мариса.
Заболевший, называть его одержимым язык не поворачивается, ни с кем не ссорился, с подозрительными лицами не встречался, странных ритуалов не проводил. Раз в неделю ходил с родителями в церковь.
С какой стати демонам забираться ему в мозг и пародировать Джокера? Почему не женщина кошка или Черная вдова?!
Константин осматривает мальчика, шатается по ветхому жилью. Его одухотворенное кривоносое лицо кривится при виде паутины на стенах и отваливающейся штукатурки на потолке.
Он протирает пальцем пыль на деревянной полке и решает:
– Проведем причастие. Сестра Литиция, подготовьте все.
Я подрываюсь, быстро рисую кривые кресты на стенах (Преподобный Богомол морщится и поправляет мои художества), убираю острые предметы из комнаты (Константин добавляет к ним несколько игрушек), протираю тряпочкой лоб пацану (бросаю на Святошу провоцирующие взгляды, пусть только дернется исправить!), вытаскиваю из кармана бумажку и повторяю девять главных псалмов. Так как вряд ли разрешат скакать, поджаривая пиццу, память могла подвести.
Константин щурится на шпаргалку и осуждающе вздыхает.
Беспокойные родители выталкиваются за дверь.