Что-то мне не нравится это «ей». Это же не мне?!
– Вы должны были изгнать демона, а не убить девушку. Почему отец Джонатан мертв?
Притормози, мужик. Слишком много информации. А я не «ОКЕЙ, Гугл», доступ к сетке не имею. По морде твоей озабоченной вижу, намечается представление в несколько актов. И петь мне в этой опере фальцетом, если быстро алиби себе не обеспечу.
– Понятия не имею, о чем вы говорите, – выдаю самое гениальное, что приходит в мой обезжиренный мозг.
Проснусь, обязательно схожу в церковь и свечку поставлю.
– Вы оторвали бедной девушке голову. Вырвали, – добивает мужик, прикидывающийся Папой Римским.
Ну, извини. Бывает. Что тут еще сказать?
И насчет «бедной» я бы поспорил, но о мертвых либо хорошо, либо никак.
Поэтому…
– Не помню такого.
Три поставлю. Нет, много поставлю! Честно.
– Это убийство, сестра. Констебль допросит вас позже. По какой причине вы проявили такую сильную агрессию?
Черт, может ему просто крови предложить? Выпей, брат, хватить мозги насиловать! Присасывайся, не стесняйся!
Пенальти мне в подмышки, меня же сейчас вывернет. Словно в детство вернулся: куча незнакомых личностей и кругом загадочность вперемешку со вкусом помоев во рту. Алиса в стране чудес, просто! Она вроде тоже употребляла все без разбора.
Посетитель ждет, смотрит на меня умными синими глазами. Усталыми и слегка прищуренными. Очень похожими на глаза моего деда, который умер несколько лет назад. Вот только деду моему было девяносто три года. Он Ленина видел и войну прошел.
– Ничего не знаю. Я защищался.
– Что произошло? Сестра Литиция, демон был слишком силен? – священник наклоняется ко мне вплотную, и становится очень неуютно. Особенно, когда понимаю, что моя грудь касается его руки.
МОЯ.
ГРУДЬ.
– Да, силен слишком, – вырывается писк из горла. Как-то сам по себе оказываюсь на спинке кровати. Как можно дальше от этого индивидуума, вызывающего у меня непроизвольный рост ненужных округлостей.
А мужик хватает за руку. И не дает вырваться. Захват у него стальной. А я, между прочим, заслуженный спортсмен России. У меня тренировки восемь раз в неделю, 24 на 7.
– Сердцебиение ускорено. Зрачки расширены. Вы остаетесь под наблюдением. Мне страшно за вас.
Так он пульс проверяет! Страшно ему. Знаешь, ли ты, упырь, как мне-то не по себе?
– Может быть коньячку? – старательно не думаю о том, что у меня под одеждой. И почему я в платье. Не думаю.
Вообще не думаю.
Я – дерево. Стремительно тянусь к солнцу, в позитив…
– Вы же не пьёте.
Как тяжело достигнуть позитива в неравной схватке с упырем!
– Не видишь, плохо мне! Значит, пью!
А как замечательно победу в Кубке Европы отметили. Вспомнить приятно! Лучший клуб, лучшие девочки. Огаров, черт!!! Вернусь, пить брошу! Совсем! А ты – на скамейке запасных сидеть будешь. Всю жизнь!
–Но обед, постриг…
Желудок что-то голодно отвечает за меня, и я соглашаюсь:
– Неси.
– Что? – тоном дотошного официанта уточняет Преподобный упырь. Кажется, я знаю, почему у него нос сросся криво.
– Обед, говорю, неси. Не напьюсь, хоть нажрусь. Говорила мне мать: «Косяк через коньяк верный тупняк!» Или трупняк? – само собой, моя мамка так никогда б не сострила. Просто бабкину любимую фразочку позаимствовала.
– Сестра, вам совсем плохо.
– А я тебе о чем толкую?! ПЛОХО, батюшка, ПЛОХО! – дошло, наконец! Два тайма по сорок пять минут, плюс добавочное по пятнадцать, и только на пенальти мы доезжаем! Аллилуйя. Танцуй, Святоша. Праздник у нас.
– Сестра Литиция, вы монахиня Ордена Святого Павла. Такое поведение не подобает…
– Выпить дай, ирод окаянный!
Монахиня. Сестра. Литиция. Что за имечко такое?! Спасибо, что не Снежанна!
И в какую сторону теперь из этой паранойи выползать?!
– А вы сейчас точно по-английски говорили?
Офсайд на мою седую голову, да мы ж с ним не на русском разговариваем! И у него произношение хромает. Кто так окончания растягивает?! Будто древний Оскар Уайльд вытанцовывает.
– Отец Константин, я могу вас побеспокоить? – девочка–монашка возвращается с тарелкой дымящейся каши.
В животе ворочается. Ненавижу овсянку, но личико Пионики делает ситуацию немного светлее.
– Я буду за вас молить Бога, сестра Литиция, – священник встает, крестит меня и уступает место девушке.
– Можно вилку мне? – улыбаюсь вошедшей. Почему во сне поедать овес так же мерзко, как в реальности?
– Конечно! – Пионика ненадолго исчезает. Все десять секунд этого времени мы смотрим со святым упырём друг на друга. В моей голове свистит ветер, потому что мне думать никак нельзя. Передо мной ложится маленькая десертная вилочка.